Особенно,... 
37 
Керби приподнял голову и пристально посмотрел на Орвила, словно говоря: «У меня все в жизни есть. А если чего-то и нет, что толку обсуждать это! Мои собачьи тайны умрут вместе со мной. Я всегда был сам по себе, хотя и дружил с вами… хотя… что значит дружил? Эта женщина и её дочь под моим покровительством и защитой. Вы, я вижу, хорошо относитесь к ним, за это спасибо. Мой долг жить при них, охранять моих подопечных, пока достанет сил; мой хлеб вам не в тягость, лапу я вам, если попросите, подам, выполню и другие просьбы, но приказывать бесполезно. И руку я вам не лизну».
Орвил подошел и погладил пса — он делал это крайне редко.
— Я не знаток собачьих душ. Но мы с Керби, кажется, давно уже поняли друг друга… Собаке проще, — продолжал он, — она раз и навсегда решила, кто есть кто. Ей почти никогда не приходится делать выбор.
— А кто мы для Керби, папа? — поинтересовалась Джессика.
— Мама для него «Агнесса» или «хозяйка», ты, наверное, «маленькая хозяйка».
— А ты?
— Я? — Орвил на секунду задумался. — Я, ну, скажем так: мистер Орвил Лемб. К большему мы не пришли.
— А почему собаке не надо делать выбор? А нам надо?
— Да, Джесс, — ответил Орвил, между тем как Агнесса внимательно слушала его, — человеку рано или поздно приходится делать выбор.
— А ты делал?
— Конечно. Иногда это было нелегко, и не всегда я поступал правильно.
— А мне нужно будет выбирать?
— Когда-нибудь непременно, Джесси, этого никому не избежать. Вообще мы всегда выбираем, вся жизнь проходит в этом, но когда выбор касается мелочей это не так важно и не так страшно. Сложнее, если на кон поставлена судьба. Твоя или — еще больше — других людей. Советую тебе, Джесси, поступать так, чтобы другим было больно как можно меньше, выбирай то, что светлее, что несет больше добра, понимаешь?
— Да, папа, — очень серьезно ответила девочка.
Потом, когда они остались одни, Агнесса то ли в шутку, то ли всерьез, спросила:
— Какой же твой главный выбор, Орвил?
Он рассмеялся.
— Не догадываешься? Конечно же, ты, дорогая. Самый главный и, как ни странно, самый легкий, — добавил од. — Выбор между прекрасной женщиной и одиночеством.
— И знаешь, — помолчав, произнес он, — мне кажется иногда, будто я поймал и держу в руках ветер.
Агнесса полуобиженно мотнула головой.
— Орвил! Ты знаешь, как я привязана к тебе, знаешь, как я тебя люблю. Я земная женщина, неужели я столь неуловима?
Он смотрел ей прямо в глаза, в которых словно бы плясали зеленые колдовские огоньки.
— Нет, любимая, ты не так меня поняла: я не имел в виду какие-то сомнения. Просто человек, наверное, любой, когда чувствует себя счастливым, непременно опасается чего-то: то ли поворотов судьбы, то ли слишком высокой платы за это самое счастье. Может, ты не поверишь, но раньше я думал о том, что человек, не привязанный к кому-либо, в большей степени защищен, сильнее, чем тот, кто любит другого, как саму жизнь.
— Да, я знаю, — Агнесса, — такие ощущения знакомы. Будто видишь счастливый сон и боишься проснуться… Только вот о последнем я никогда не думала так, как ты: мне всегда был кто-то нужен, и слабой я чувствовала себя именно тогда, когда была одна.
— Больше ты никогда не будешь одна. Это я тебе обещаю!
— Да! — улыбнулась Агнесса. — Ты замечательный человек, Орвил! И знаешь, мне кажется, наши дети вырастут хорошими людьми.
— В этом я никогда не сомневался!
А Агнесса подумала о только что сказанном: в самом деле, не приведи Бог остаться одной, снова одной! Сейчас, когда она порой заглядывала в глубь своей души, то не видела больше этого ужасающего откровением дна, а ведь когда-то совсем уверилась было, что это навечно. А теперь навечно — другое?
«Нет, — подумалось ей, — никогда, и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, всегда нужно сомневаться, всегда! И, быть может, именно это поможет сохранить то, чем дорожишь и что боишься потерять навсегда».
ГЛАВА VI
Вечером Рей забрел, как ни странно, именно в тот дальний уголок парка, который вспомнился Агнессе днем: к полузамерзшему глубокому пруду с каменными берегами и растущими поодаль черноствольными деревьями.
Летом тут было довольно живописно, но сейчас — пустынно и грязно. Вода недавно замерзла, потом лед подтаял, и образовалось серое холодное месиво; взрослые, опасаясь беды, запрещали детям гулять здесь без присмотра.
Рей стоял на берегу с безучастным, отсутствующим видом, пока не замерз, потом принялся бродить вокруг водоема, время от времени швыряя в него камни. Он ни о чем не думал, просто ему хотелось побыть одному; он находил какое-то удовольствие в бесцельном блуждании тут, где никто его не видит, ни о чем не спрашивает и не требует ничего. Ему лучше было здесь, чем дома, хотя там топился камин и горел яркий, свет. Иногда, впрочем, мальчик чувствовал внутри неприятный холодок: он ведь не принес дяде тетради, да и уроки сделал не все и не так, как следовало. Он начал было писать аккуратно, но с непривычки пришлось приложить немало усилий, и вскоре это наскучило ему настолько, что, насажав клякс, он без сожаления бросил занятия. И задачи не сумел решить, а обращаться к дяде за помощью не хотелось.
37 
