87 
Он спасся от нахтцеррет, но угодил к вриколакосам. Наверное, нужно было начать волноваться снова. Однако Лориан слишком устал для этого. В какой-то миг ему стало все равно, где оказаться. Лишь бы подальше от ночных рыцарей.
– Гринхолл? – стараясь не стучать зубами, выговорил подросток, когда они выехали на грунтовую дорогу, ведущую в лес.
– Зеленая усадьба, – поправил его вриколакос, все увеличивая скорость. – Сюда они не сунутся.
– Ты следил за мной?
Оборотень фыркнул насмешливо:
– Я наблюдал за Осами. А если ты им понадобился, значит, представляешь ценность. И, значит, нужно лишить их важного трофея. Кстати, не в курсе, зачем ты им потребовался?
– Понятия не имею, – отозвался Лориан, глядя на лесную дорогу, плавно разворачивающуюся под колесами мотоцикла.
Глава 18
Ответная услуга
Терпеть не могу принципов. Предпочитаю предрассудки.[25]
11 марта
– Фелиция покинула клан! Фелиция покинула клан! Фелиция! Покинула! Клан! – Миклош произносил эти слова и не верил в них.
После стольких столетий, после стольких интриг, после стольких неудач, конфликтов, побед, подковерной возни, сотен смертей – такой сюрприз! А господин Бальза не ликовал. О нет! Он чувствовал лишь глубокое разочарование.
Так просто. Так нелепо. Так неожиданно.
Почему? Что случилось? Кто или что заставило мормоликаю принять подобное решение?! У кого получилось то, что не вышло у Миклоша за тысячу лет?!!
Испытывая ревность, обиду, раздражение, он мерил шагами комнату, забыв о сидевшей в кресле у камина Норико. Наконец, немного успокоившись, Бальза расположился на диване напротив кресла, взял со столика серебряный кругляшок – стершийся от времени сестерций, принадлежавший еще Луцию, и стал вертеть его меж пальцев.
Японка, облаченная в черные шелковые штаны и пиджак, расшитый алыми драконами, задумчиво щурила глаза, следя за ловкими движениями нахттотера. На ее лице блуждала безмятежная улыбка Будды.
Миклош вздохнул, бросил монету на стол. Она упала на ребро, закрутилась волчком, затем зазвенела и остановилась. Господин Бальза вновь взял сестерций и поинтересовался:
– Ты в курсе хоть каких-нибудь подробностей?
– К сожалению, нет, господин. Мы были почти в такой же изоляции, как и вы. Лишь обрывочные слухи, курсирующие по Столице.
– Глава клана, надо полагать, теперь Стэфания?
– Да. – Она согласно прикрыла глаза.
– Каково твое мнение о ней?
Повисла тишина, и Миклош даже перестал катать монету между костяшками, чтобы проверить – не исчезла ли собеседница. Та, заметив на его лице нетерпение, неохотно, взвешивая каждое слово, произнесла:
– Она всегда, во всех конфликтах, противоречиях и противоборствах оставалась в тени…
– Не всегда, – поправил ее Миклош. – Когда у Даханавар были временные трения с Лудэром, Стэфания себя проявила.
– Я лишь слышала об этом.
– А я видел. – Светлые глаза тхорнисха потемнели от мрачных воспоминаний. – Впрочем, я перебил тебя. Продолжай.
Норико изучила свои ногти – длинные, покрытые черным блестящим лаком, с рисунком алого дракона на нем, повернула голову так, что в ее сложных рубиновых серьгах на миг блеснуло пламя камина.
– От нее исходит опасность. Стэфания не дипломат, а воин, господин. Она не станет юлить, а будет бить в самое сердце. Как только преемница Фелиции укрепится во власти, Даханавар станут сильнее.
– С последним я не соглашусь. – Миклош подкинул сестерций большим пальцем, тот серебряной рыбешкой взмыл в воздух и оказался пойман рукой нахттотера. – Фелицию тяжело превзойти. К тому же она никогда не была беззашитной овечкой, Флора тому примером.
– И все же Стэфания – эта та, с кем я не хотела бы сражаться.
– До этого еще далеко – о клане подкаблучников будем думать после того, как разберемся с отступниками. Скажи, Норико, почему ты все еще здесь? Зачем осталась в Столице?
Она грустно улыбнулась:
– Ваше недоверие очень меня обижает, господин.
– Вот как? – Он дернул бровью. – В чем же я его проявил?
– Как я могла бежать, когда вы мертвы, а сама суть истинных Золотых Ос уничтожена? Если бы я не была ранена, то попыталась бы убить Хранью в ту же ночь. Я осталась, чтобы мстить.
В темных миндалевидных глазах вспыхнули алые огоньки.
– Все поколения уничтожены! Она извратила само понимание нашей философии и плодит вокруг себя никчемных уродцев, недостойных называться нахтцеррет! Неужели вы думаете, господин, что я бы стала жить с этим?
87 
