Особенно,... 
166 
В первом же маленьком городке, попавшемся им на пути, Мисл и его товарищи, к своему удивлению, обнаружили гномов. Оказывается, они были далеко не первыми, кто отважился бежать. Вскоре ветры судьбы разбросали отряд: одни поселились в Геркании, другие ушли на запад, а Мисл удачно женился на дочери альмирского купца и остался в Филании.
– Почему в Альмире, дедушка, неужели любовь такою сильной была? – спросил Пархавиэль, старающийся освоиться с непривычной для него ролью почтительного внука.
– Не-а, малыш, шувштва шдешь ни пришем. Марика шеной толковой, хошяйштвенной была, хоть гномьей крови в ней вшего на треть. – Старик лукаво улыбнулся и затыкал указательным пальцем в небо. – Рашшет, рашшет правит миром!
– Ну, тогда, дедуля, ты сильно просчитался! – встряла в семейный разговор Флейта. – Филания для гномья… то есть для уважаемых гномов не самое лучшее место.
– Так то когда было, двадшать шешть тышь шмен нашад, а шишнь плохая не боле пятнадцати тышь шмен нашалашь, как король филанийский Вульдвиг, дед нынешнего Кортелиуша, помер, а шынок его Ковелькарт индорианских олухов привешать штал, вот тогда гонения и нашалишь. – Старик закончил краткий экскурс в историю Филанийского королевства.
– А почему он так странно считает, в сменах каких-то? – прошептала Флейта на ухо Пархавиэлю. – И сколько это в годах будет?
– Не шепши, девонька, я хоть и бешшуб, но не глухой. А в годах ваших никогда не шшитал, глупый отшшет, неправильный.
– Семьдесят лет и сорок, – подсказал Флейте Пархавиэль – Ты лучше скажи, дедушка, куда это ты нас ведешь такими закоулками?
– Куда, куда, домой к шебе, куда ше еше?! Иль ты меня до дома не проводишь и от утешения щтариковшкого откашешьшя?!
– Не откажемся; не откажемся, дедуля, – ответила за гнома Флейта, сильно толкнув растерявшегося Пархавиэля локтем в бок. – Дел у нас особых нет, так что денек погостим, как раз до следующей ночи, если, конечно, дом твой цел.
– А што ш ним штанетшя? – рассмеялся старик, забавно тряся головой. – Яш роштовшик не ошень шадный, меня на шевере квартала вше шнают, вше любят, хоть я и гном.
– А это еще почему? – удивилась Флейта. – То есть я хотела сказать, как удалось доверие завоевать?
– Деньги, девошка, деньги, родимые. Их вше любят, ошобенно те, у кого их нет. В долг я даю, процент небольшой беру, мне уш многого и не надо. К тому ш у наш там одни бедняки шеховые обитают, кто ш им, кроме меня, в долг дашт?! Да и маштера, хошяева их, меня штят и увашают, ошобенно орушейники, я еше с их дедами шекретами, бывало, делилшя, но ошторошно. – Старик опять поднял указательный палец, но не вознес его к небу, а застучал по лбу Пархавиэля. – Шапомни, внушек, делитьшя нушно только теми тайнами, што тебе ушо беш надобношти, и не шрашу, а поштепенно: шегодня одно, а шереш год другое!
– Запомню, дед, запомню! Ты мне лучше вот что скажи: коль тебя так уважают, что ж ты по улицам голышом бегаешь?
– Балда! – осерчал старик и отвесил Пархавиэлю звонкую затрещину. – Говорят ше тебе, на шевере, там люд другой, а эти паршившы мештные, я их впервой видел. – Ну а голым почему? – повторила вопрос Флейта, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.
Разбойница знала, что неподалеку от того места, где они спасли старика, находился вполне приличный по меркам Цехового квартала бордель.
– Так полушилось, – прозвучал уклончивый ответ смущенного старца.
Узкая улочка сменилась подворотней, потом троица забралась на крышу полуразрушенного дома и спустилась по покатому карнизу на второй этаж соседнего здания, прошла в подвал и запутанными подземными лабиринтами, соединявшими между собой несколько строений, вышла в заброшенную портняжную мастерскую. На запыленном, покрытом кусками извести и мелкими лоскутами ткани полу валялись опрокинутые манекены, сломанный портняжный инвентарь, вырезки и недошитое платье, то есть весь тот хлам, который не захватили с собой бывшие хозяева.
– Шдешь и переищем шуток, – прошепелявил старик, прильнув глазом к дырке в трухлявой стене. – Народишу тьма, тыши две, не менее!
Доносившиеся снаружи крики и гул многочисленной толпы подтверждали слова старика. Кроме того, нос Пархавиэля мгновенно определил запах гари, пробивающийся сквозь хлипкие деревянные стены.
– Дедуля, подвиньсь! – скомандовал Пархавиэль, припав лицом к стене.
Маленькая, узкая щелка, через которую приходилось взирать на мир, не позволяла оценить реального масштаба народного сборища, но увиденное удивило гнома и заставило грязно чертыхнуться, несмотря на присутствие рядом почтенного предка и Флейты.
166 
