57 
Но Фальгрим молчит.
Молоток ударяет сильнее, еще раз, и кусок захватника откалывается, падая сперва на колоду, а затем — беззвучно — на ковер.
Огненные сполохи гуляют по клинку эспадона, и кажется: раненый меч залит кровью.
Через секунду эспадон протяжно кричит, лишаясь второй половины захватника.
Прежде чем потерять сознание, Беловолосый видит невиданное: мир идет седыми размывами, словно рябь по осенней реке, и вот рябь исчезает, а вместе с ней исчезает и мир. Он, лорд Лоулеза, стоит в каком-то особняке и держит в руках фамильный эспадон Гвениль — ржавый, искалеченный, умирающий… да и он сам, Фальгрим Задира, будто съежился, усох, проржавел, брюшко оттопыривает куцый кафтанчик ужасного покроя, и жизнь выглядит обманом, шуткой наиподлейшего из богов. Рядом сверкает откинутой крышкой хрустальный гроб, куда надо опустить меч, — но Беловолосый не может этого сделать, не может, не…
— Притворяется? — спросила узкоплечая женщина.
Тысячник приблизился к бесчувственному телу, вгляделся.
— Паленым пахнет, — неожиданно сказала женщина, принюхиваясь. — Откуда?
Тысячник зашарил взглядом по кибитке: очаг, войлочные стены, женщина, девочка, колода с поруганным мечом… каменное лицо пленника, тоненькая струйка дыма над голым плечом…
Опытный тургауд опоздал. Пока в его сознании укладывалась мысль, что можно лежать на раскаленной жаровне, не шевельнув и мускулом, — паленые ремни лопнули от чудовищного рывка, а белая грива волос разметалась бураном через всю кибитку, из угла до колоды..
И двуручный меч завыл зимней пургой, оказавшись в обгоревших до кости руках.
«Тварь, — полыхнуло белым вдоль искалеченного клинка, — тварь, змея… Сколопендра…»
Глава пятая
Лейла
- …Мог играть и без струны, знал, что вывезет кривая,
- и терпеть не мог войны, потому что убивают.
…Маленькое, отточенное до бритвенной остроты лезвие скользнуло по завязкам блузы — и полы испуганно разлетелись в разные стороны.
Стальной язык лизнул бретельку лифчика.
Лейла рванулась, хотела крикнуть, — но нет, ублюдки держали крепко, а один из них хмыкнул и с маху запечатал девушке рот крепкой пятерней.
Бретелька с легким треском лопнула, следом другая.
Глазами, полными ненависти, Лейла смотрела на тощую девчонку с ножом в руке, ощущая холодный и безболезненный поцелуй металла в паху; ненависть — это было все, что Лейла могла себе позволить, оружие бессильных, хворост в топке отчаяния, и ворочался у выбившихся наружу корней чинары Рашид, пытаясь встать, словно сейчас это имело хоть какое-нибудь значение.
«Тварь, — шептали побелевшие губы девушки, и в ушах гремел хохот стоявших по бокам ублюдков. — Тварь, змея… Сколопендра…»
Глава шестая
Руинтан-аракчи
- Нет мудрости в глупце? И не ищи.
- Начала нет в конце? И не ищи.
- Те, кто искал, во времени не тонут,
- А от тебя следов и не ищи.
Рукотворная молния вышибла пиалу с вином из рук бородача.
Пиалу с черным мускатом из солнечного Тахира, напитком богов, в который Руинтан самолично подбавил немалую толику спирта, ибо боги богами, а спирт еще никогда не мешал подлинному аракчи достигать блаженства.
Черепки и лужа под ногами.
Груда черепков и изрядная лужа; четвертая чаша пошла демону У под хвост из-за причуд проклятой девчонки, уже баюкавшей на ладони следующий нож.
Бородач с тоской покосился на стоящий перед ним кувшин и три оставшиеся пиалы. Ножей у бобовайской правнучки, в свою очередь, оставалось не то пять, не то шесть — слезы отчаяния туманили Руинтанов взор, он путался в счете и лишь одно понимал с ясностью обреченности: вино в кувшине кончится гораздо раньше, чем молнии шайтанова отродья, и уж наверняка раньше, чем хотя бы капля вожделенной влаги коснется губ аракчи.
И все-таки он попробовал еще раз.
Пятую чашу постигла участь ее товарок, и даже брызги не долетели до высунутого Руинтаном языка.
Шестая чаша.
Предпоследняя.
«Тварь, — глухо ворочалось в бороде, — тварь, змея…»
Глава седьмая
Азат
- Хоть одной ногой — но в огонь. В огонь.
«Тварь, — он силился приподняться и не мог. Тварь…»
Глава восьмая
Гюрзец
- Шепчут листья на ветру: «Я умру…»
«Тварь…»
…Полночь бродила по мектебу «Звездный час», слизывая шепот белых губ. Губы шептали одно и то же. Одно и то же.
57 
