36 
— Да, здесь все было иначе.
— Но тоже нелегко. Джулиус все превращал в ритуал. Знаешь, Руперт, есть люди, способные только к глубинным формам общения. С ними страшно.
— Джулиус был таким.
— Да. И Таллис тоже. Почему мне не встретился кто-нибудь заурядный, обыкновенный?!
— Вроде меня.
— Не глупи, ты вовсе не заурядный. Скажи, а что делал Джулиус во время войны? Я спросила его однажды, но он не ответил.
— Я тоже не знаю.
— Наверное, работал на американцев и делал что-нибудь совершенно чудовищное. Какие-нибудь жуткие биологические разработки.
— Однажды он сказал: «Войну я провел в комфорте». Полагаю, речь шла об исследовательской работе.
— Уверена, это было что-то ужасное. Ничего, если я налью себе еще виски?
Морган встала и, чуть поигрывая стаканом, принялась, то к дело поднимаясь на цыпочки, расхаживать по комнате. Надумав выглянуть из окна, подтянула повыше раму. Руперт следил за ней глазами. Осознавал, что усталость привела его к отупению. Морган была, напротив, словно пронизана электричеством. Жаждала, чтобы ее расспрашивали, загоняли в тупик, ловили на противоречиях. Хотела действовать, находить нужные слова, откровенничать, спорить. Руперт стремился проявить быстроту ума, сострадание, точность, твердость, а вместо этого оказывался неуклюжим, вялым и так или иначе сентиментальным.
— Какая странная вещь эти летние сумерки, — сказала Морган. В комнате начинало уже темнеть. — Свет необыкновенно насыщен, но не подчеркивает, а смягчает формы. Ваш сад выглядит нереально. На глади бассейна причудливый синеватый блеск. Освещение будто специально для призраков. Кажется, что вот-вот… и все выглядит так, словно вдруг… Знаешь, Руперт, по-моему, Таллис нередко видел что-то такое, о чем он предпочитал молчать. Иногда это пугало.
— Но ведь, насколько я знаю, Таллис не слишком прикладывался к бутылке?
— Нет-нет, дело было совсем в другом. Кажется, будто от ваших роз идет какое-то свечение. А воздух становится все плотнее, и можно уже вдыхать темноту. О Руперт, Руперт, Руперт…
— Я понимаю, дорогая. И так хотел бы тебе помочь. Но, к сожалению, сегодня, в этом разговоре, я чурбан. Давай зажжем свет!
— Нет, никакого света. Ведь звучит голос моей вины. Скажи, что мне делать, Руперт? Необходимо покаяться, понести какое-то наказание? Как поступить, чтобы пропало ощущение себя обрывком грязной, скомканной газеты?
— Ты действительно хочешь обсуждать это, Морган?
— Не просто хочу — испытываю потребность. Мне нужна твоя помощь, Руперт. Она мне необходима.
— Я прав, полагая, что с Джулиусом покончено?
— Для краткости можно сказать, что да.
— Чувствуешь ли ты к Таллису что-то, похожее на любовь?
— Наверно, да. Мысли о нем неотвязно преследуют.
— А прежде ты его любила?
— Испытывала безмерную и роковую нежность. Он был таким удивительно трогательным… пока не начал раздражать.
— Допустим, кто-нибудь спросит: почему не попробовать вернуться к Таллису?
— Твоя манера говорить «допустим, кто-нибудь спросит А», вместо того чтобы просто назвать это А, умиляет. Думаю, она связана с философским образованием. Не знаю, Руперт. Возможно, я хочу просто избавиться от Таллиса, спастись. Господи! Если бы это действительно было так просто.
— Допустим, кто-нибудь… Ладно, пусть напрямую: как ты относишься к разводу?
— Ты прав, пытаясь воздействовать шоком.
— И все-таки: как ты к нему относишься?
— Все связанное с разводом уродливо, разрушительно и ужасно.
— Попробуй мыслить логично, Морган. Если ты правда хочешь избавиться от Таллиса — в чем я вообще-то не уверен, — надо быть честной и по отношению к нему. Не только твоя, но и его жизнь уходит. И в этой неопределенной ситуации он удивительно терпелив.
— Да, я хочу, хочу быть и честной, и справедливой. Но каким образом, Руперт, как?
— В конце концов, с помощью любви, моя хорошая. Любовь — потаенное имя всех добродетелей.
— Звучит очень красиво. Ты пишешь об этом в книге? Но как превратить оковы в любовь? Я больше не могу видеть Таллиса. Он камень у меня на шее. Боюсь, что любовь — в твоем понимании — для меня непосильна. Поставь другую цель. Что я могу попробовать такого, с чем, возможно, справлюсь?
— Спокойствие. Спокойствие ума — вещь очень важная. Расслабься и позволь себе уйти на глубину. Нырни в глубины духа и раствори в них свое строптивое эго.
36 
