– Если мы пригласим Квинта Оппия из Киликии, то у нас будет на два легиона больше, – сказал он Манию Аквилию. – Я пошлю в Тарс гонца и приглашу Квинта Оппия приехать в Пергам и обсудить будущее Каппадокии.
Оппий всего лишь пропретор, я же проконсул. Значит, он должен мне подчиняться. Я скажу ему, что лучший способ усмирить Митридата, – атаковать его с тыла.
– Говорят, – мечтательно произнес Аквилий, – что в армянской Парве до семи десятков крепостей, доверху заполненных золотом Митридата.
Но Кассий был военным человеком из военной семьи и отвлечь его от военных планов было нелегко.
– Мы вступим в Понт одновременно в четырех местах по течению реки Галис, – с воодушевлением продолжал он. – Армия Вифинии захватит Синопу и Амис на побережье, затем двинется в глубь страны вверх по течению Галиса. У них там не будет проблем с фуражом, и это очень важно, потому что в вифинском войске много верховых и вьючных лошадей. Ты, Аквилий, возьмешь один мой вспомогательный легион и нанесешь удар в Галатии. Я же поведу милицию по реке Меандр во Фригию. Квинт Оппий может высадиться в Атталее и двинется через Писидию. Мы с ним выйдем к Галису до тебя с вифинянами. Когда к реке выйдут сразу четыре армии, Митридат растеряется и не будет знать, что предпринять. Он вовсе не грозный властелин, мой дорогой Аквилий. Золота у него куда больше, чем солдат.
– Он обречен, – отозвался Аквилий, думая о семидесяти сокровищницах, полных золота.
Кассий значительно покашлял.
– Нам надо лишь подумать об одном, – сказал он совсем другим тоном.
– О чем? – быстро отозвался Маний Аквилий.
– Квинт Оппий – человек старого закала. Да пребудет Рим, честь превыше всего и так далее. Он из тех, кто и помыслить не может, чтобы немножко заработать на стороне, участвуя в несколько сомнительных предприятиях. Он не должен услышать от нас ничего, что поколебало бы его в убеждении, что мы действуем исключительно во имя торжества справедливости в Каппадокии.
– Тем лучше для нас, – хмыкнул Аквилий.
– Мне тоже так кажется, – с удовлетворением в голосе отозвался Кассий.
Глава 2
Пелопид пытался не обращать внимания на пот, градом кативший по его лицу, старался спрятать руки, чтобы тот, кто сидел на троне, не видел, как они дрожат.
– После чего, великий царь, проконсул Аквилий велел мне уходить и больше не возвращаться, – закончил он.
Царь и бровью не повел. Его лицо оставалось таким же, что и в течение всей аудиенции: спокойным, даже безразличным. За сорок лет жизни, из которых он процарствовал двадцать три, царь Митридат VI Эвпатор научился скрывать свои чувства, если, конечно, что-то его особенно не раздражало. А то, что он услышал от Пелопида, не разгневало его. Он, собственно, и ожидал услышать нечто подобное.
Вот уже два года он жил с надеждой, порожденной известиями о том, что Рим вступил в войну со своими италийскими союзниками. Инстинкт подсказывал ему, что настал благоприятный момент, который нельзя упускать, и он написал письмо своему зятю Тиграну с призывом быть наготове. Когда же выяснилось, что Тигран – его верный союзник в любых начинаниях, Митридат решил сделать все, чтобы осложнить для Рима его войну с Италией. Он отправил послов к италикам – Квинту Поппедию Силону и Гаю Папию Мутилу в их новую столицу Италику, и предложил денег, оружие, корабли, даже солдат, чтобы усилить их собственную армию. Но, к его удивлению, послы возвратились ни с чем. Силон и Мутил отвергли помощь Понта с гневом и презрением.
– Передайте царю Митридату, что спор Италии с Римом не его дело. Италия не станет помогать чужеземным царям плести козни против Рима, – был их ответ.
Словно улитка, которую укололи прутом, царь Митридат замкнулся в своей раковине и написал Тиграну новое письмо с просьбой запастись терпением, ибо нужный момент еще не настал. Впрочем, он уже не был уверен, что такой момент вообще когда-либо настанет: Италия весьма нуждалась в военной и прочей помощи, дабы отвоевать свою независимость, и тем не менее позволила себе больно укусить руку, щедро предлагавшую самое необходимое.
Митридат был в смятении. Он никак не мог принять решение и твердо следовать ему. То ему казалось, что пришло время объявить войну Риму, то его одолевали сомнения. Его раздирали противоречивые чувства, но он должен был держать их при себе. У Митридата Понтийского не было преданных советников. Он не доверял никому, даже своему зятю Тиграну, который сам был великим царем. Его придворные терялись в догадках: что же предпримет их повелитель, объявит он войну или нет?