133 
Второй указ был направлен сыну Митридата Ариарату, но не тому, который был теперь царем Каппадокии.
Ему было поручено возглавить стотысячное войско и, переправившись через Геллеспонт, вторгнуться в Восточную Македонию, опять же в конце гамелиона, то есть через месяц.
Третий указ, в отличие от первых двух, существовал не в одном, а в нескольких сотнях экземпляров, которые были разосланы главным магистратам во все города и области – от Вифинии до Фригии: Митридат приказывал им в конце месяца гамелиона арестовать всех римских, латинских или италийских граждан в Малой Азии – мужчин, женщин и детей, – и предать их смерти вместе с их рабами.
Третий указ доставил ему особое удовольствие. Он улыбался до ушей, хихикал, а временами и подпрыгивал во время прогулки по Эфесу, когда вспоминал свое решение. Начиная с конца гамелиона в Малой Азии не будет римлян. А когда он завоюет Рим, в мире вовсе не останется римлян – от Геркулесовых Столбов до Первого водопада на Ниле. Рим прекратит свое существование.
В начале гамелиона, бережно храня в голове свои секретные планы, Митридат покинул Эфес и двинулся на север, в Пергам, где его ожидал приятный подарок.
Два римских посланника и все старшие командиры Аквилия бежали в Пергам, но сам Маний Аквилий отправился на остров Лесбос, надеясь отплыть дальше на Родос, где, как ему стало известно, затаился Гай Кассий. Но как только он оказался на Лесбосе, заболел желудочной лихорадкой и не смог продолжить путешествие. Жители Лесбоса, узнав о падении римской провинции Азия, в которую они формально входили, предусмотрительно задержали римского проконсула и отправили его царю Митридату в знак особого уважения.
Мания Аквилия доставили на корабле в небольшой порт Атарней, а затем, привязав цепью к седельной луке, потащили в Пергам, где его поджидал Митридат.
Падая, спотыкаясь, выслушивая насмешки и оскорбления, Аквилий был доставлен в Пергам полумертвым. Увидев, в каком он состоянии, Митридат понял, что если так будет продолжаться и дальше, Аквилий умрет. Это решительно не входило в планы царя Понта, который надеялся насладиться своим торжеством.
Римского проконсула, посадив на осла, привязали к седлу, лицом к хвосту, и в таком виде возили по Пергаму и окрестностям, дабы жители бывшей столицы бывшей римской провинции могли воочию убедиться, что царь Митридат ни в грош не ставит римского проконсула и совершенно не боится мести Рима.
В конце концов перепачканный грязью и превратившийся в собственную тень Маний Аквилий предстал перед своим мучителем. На рыночной площади поставили роскошный помост, на него водрузили золотой трон, на который в полном параде уселся царь Митридат. Он пристально смотрел на человека, отказавшегося отозвать армию Вифинии, не позволившего Митридату защитить свои владения и запретившего ему обратиться с жалобой непосредственно к сенату и народу Рима.
Созерцая жалкую согбенную фигуру Мания Аквилия, Митридат окончательно утратил страх перед Римом. Чего он все это время боялся? Как он мог опасаться этого ничтожества? Он, царь Митридат Понтийский, куда могущественней, чем сам Рим. Подумаешь, четыре маленькие армии, двадцать тысяч человек. Для Митридата именно Маний Аквилий был отныне воплощением Рима. Не Гай Марий, не Луций Корнелий Сулла, а Маний Аквилий. Как же он заблуждался раньше, связывая образ Рима с этими двумя не самыми характерными его представителями. Подлинный Рим ныне лежал у его ног.
– Проконсул! – громко воскликнул Митридат. Аквилий поднял голову, но у него не было сил произнести даже слово.
– Римский проконсул! Я дам тебе золото, которого ты так хотел.
Охранники ввели Мания Аквилия на помост, потом посадили его на лавку, стоявшую чуть слева и спереди от царя. Руки пленника были крепко привязаны к туловищу веревками. Один охранник взялся за веревку слева, другой справа так, что Маний Аквилий не мог пошевельнуть руками.
Затем на помост взошел кузнец, державший щипцами докрасна раскаленные тигли, в которых помещалось несколько чашек расплавленного золота. Из тиглей валил дым и распространялся резкий горький запах.
Третий охранник зашел за спину Аквилию и, резко ухватив его одной рукой за волосы, наклонил голову назад. Другой рукой охранник зажал пленнику ноздри.
Человек не может не дышать. Подчиняясь этому инстинкту, Маний Аквилий судорожно открыл рот, и тотчас же из тиглей в его раскрытые уста хлынуло жидкое золото. Когда конвульсии и вопли несчастного прекратились, его губы, подбородок, грудь оказались покрыты толстым слоем остывшего благородного металла.
133 
