Последние отзывы

  223  

Безразличный ко всему, кроме собственной мести, Марий шел в комицию послушать, как его собственный, новоизбранный трибун плебса Публий Попиллий Ленас созывает плебейскую ассамблею. Разумеется, никто не пришел, но собрание все же состоялось после того, как «бардаи» избрали для себя сельские трибы в качестве части их нового гражданского состояния. Квинт Лутаций Катул Цезарь и Луций Корнелий Мерула были приговорены за государственную измену.

– Но я не собираюсь ждать вердикта, – заявил Катул Цезарь; глаза его покраснели от постоянного оплакивания судеб своих братьев и многих друзей.

Он обратился к Мамерку, которого срочно пригласил в свой дом:

– Умоляю тебя, возьми жену Луция Корнелия Суллы и его дочь и немедленно беги. Следующими приговоренными будут Луций и каждый, кто имеет к нему хотя бы отдаленное отношение; что уж говорить о Далматике или твоей собственной жене, Корнелии Сулле!

– Я думал остаться, – отвечал Мамерк, выглядя утомленным. – Рим нуждается в людях, которые не были бы замешаны в этом ужасе, Квинт Лутаций.

– Да, Рим будет нуждаться в них, но он не найдет их среди тех, кто останется, Мамерк. Я, например, не собираюсь жить ни на мгновение дольше, чем должен. Обещай мне переправить Далматику, Корнелию Суллу и всех их детей в безопасное место, в Грецию. И сопровождай их сам! Только тогда я смогу продолжить свое дело.

И Мамерк, с тяжелым сердцем, обещал ему это и сделал даже больше того, что обещал, для спасения денег и движимого имущества Суллы, Скавра, Друза, Сервилиев Цепионов, Далматики, Корнелии Суллы и своего собственного. С наступлением ночи он, в сопровождении женщин и детей, миновал Санквальские ворота, наименее популярные из римских ворот, и направился по Саларийской дороге; эта дорога казалась более безопасной, чем та, которая шла на юг к Брундизию.

Что касается Катула Цезаря, то он послал короткие письма к Меруле, flamen Dialis'y, и к верховному понтифику Сцеволе. Затем он приказал своим рабам зажечь все имеющиеся в доме жаровни и расставить их в главных гостевых апартаментах, так что недавно оштукатуренные стены стали выделять острый запах свежей извести. Плотно закрыв все щели и проемы тряпками, Катул Цезарь устроился в удобном кресле и раскрыл свиток, содержавший последние главы Илиады – его любимое чтение. Когда люди Мария взломали дверь, то нашли его сидящим в естественной позе с аккуратно раскрытым свитком на коленях; комната была заполнена удушающим дымом, а тело Катула Цезаря уже остыло.

Луций Корнелий Мерула так никогда и не прочитал письмо, посланное ему Катулом Цезарем, так как был уже мертв. После того как он благоговейно разместил свои apex^[72] и laena,^[73] аккуратно свернутые в пучок, позади статуи Великого бога в его храме, Мерула отправился домой, принял горячую ванну и вскрыл себе вены костяным ножом.

Сцевола, верховный понтифик, принялся за чтение письма, Катула Цезаря.

«Я знаю, Квинт Муций, что ты решил связать свою судьбу с Луцием Цинной и Гаем Марием, и даже начинаю понимать, почему. Твоя дочь обещана молодому Марию, и это слишком дорогой подарок Фортуны, чтобы им можно было пренебречь. Но ты не прав. Гай Марий повредился в рассудке и те, кто последует за ним, немногим лучше варваров. Я не имею в виду его рабов. Я имею в виду таких людей, как Фимбрий, Анний и Цензорин. Цинна во многих отношениях неплохой человек, но он, вероятно, не может контролировать Гая Мария. Не сможешь этого сделать и ты.

К тому времени, когда ты получишь мое письмо, я буду уже мертв. Я предпочитаю умереть, чем провести остаток своей жизни изгнанником, или стать одной из жертв Гая Мария. Мои бедные, бедные братья! Мне так приятно самому выбрать время, место и способ смерти. Если бы я собрался подождать до завтра, ни одно из них уже не было бы моим.

Я закончил свои мемуары, и для меня весьма болезненно не иметь возможности услышать те отзывы, которые они соберут, когда будут опубликованы. Однако они-то будут жить, когда меня уже не станет. Чтобы спасти их – а они могут быть какими угодно, только не угодными Гаю Марию! – я послал их вместе с Мамерком к Луцию Корнелию Сулле в Грецию. Когда Мамерк вернется сюда в лучшие дни, он опубликует их. Он также обещал мне послать одну копию в Смирну Публию Рутилию Руфу, чтобы отплатить ему за всю ту злобу ко мне, которую он излил в своих писаниях.

Присмотрись к себе, Квинт Муций. Было бы очень интересно увидеть, как ты ухитришься примирить свои принципы с необходимостью. Я этого сделать не смог. К счастью, мои дети благополучно женаты.»

  223