- Я — юный, росток слабый,
- Склонюсь перед ветром славным,
- Который пришел с Человеком
- И Ракой зовется от века.
- И скажет мне ветер, вздыхая:
- «О, юный, тебя я знаю…»
Перкар прошептал эту маленькую песенку, которой научил его изготовитель лука; она должна была помочь стреле долететь.
Олень отпрянул и пустился бежать. Перкар, задыхаясь, отпустил тетиву и пустил стрелу. Стрела просвистела в воздухе и проткнула несколько листьев, а оленя только и видели.
Тут же к нему подошел стонущий от досады Эрука.
— А я-то думал, ты охотился раньше.
— Я охотился, — сказал Перкар, — но верхом на коне и с охотничьими псами, которые преследовали дичь. У меня был не лук, а копье. Охотиться приходилось больше на кабанов, чем на оленей.
— Да и мне тоже, — невесело улыбнувшись, признал Эрука. — Но я думал, пешему охотиться не так уж трудно.
Перкар фыркнул.
— Удивительно, что нам удалось наткнуться на оленя. Другого мы навряд ли встретим.
— Ах, если бы я был таким же великим бардом, как Иру Анту, — вздохнул Эрука. — Он умел сочинять песни разных животных и вещей и подчинять духов своей воле. Я зачаровал бы оленя, заставил бы его стоять смирно, пока мы не убьем его.
— Прошлой ночью ты хвастался, что обладаешь такой способностью, — напомнил ему Перкар.
Эрука усмехнулся.
— Это воти говорило за меня. Я сочинил несколько таких песен. Но этого мало. Нужно знать изначальные песенки, прежде чем менять их. А я не знаю ни одной песни об оленях.
— А о кроликах? Или лосях?
— Нет, не знаю, — признался Эрука.
Перкар мрачно кивнул:
— Что ж, тогда мы возвратимся с пустыми руками.
— Именно так, — согласился его спутник.
Но не они одни вернулись без дичи: Ападу тоже не улыбнулось охотничье счастье. Но Нгангата и Атти свежевали подвешенного за задние ноги великолепного оленя; Атти успел принести оленью кровь в жертву Владыке Леса, а также богу Оленей.
— Отличный выстрел, — сказал Эрука Атти.
Атти пожал плечами:
— Его убил Нгангата, а я только помог ему нести оленя.
— Не все ли равно, — сказал Перкар. — Хорошо, что кто-то приносит свежее мясо. Еще день без хлеба…
— Кстати, как давно мы не ели хлеба? — спросил Апад, указывая на простирающийся вокруг лес. — Дней шесть минуло, как последняя дамакута осталась позади.
— Завтра будет уже семь дней, — сказал Атти, — а послезавтра — восемь. Это тебе не увеселительная прогулка по пастбищу, Апад.
— Мне это известно, — раздраженно ответил Апад. — мне только хотелось бы знать, как долго нам еще ехать.
Атти посмотрел на Нгангату. Тот тяжелым взглядом смерил Апада.
— Дней восемь-девять, в зависимости от погоды, — сказал он.
— Скоро ли мы доберемся до земель твоих родичей? — спросил Апад. Произнося слово «родичи», он не мог сдержать слабой усмешки.
— Альвы не считают меня своим родичем, — возразил Нгангата. — А на их землях мы уже пять дней.
— Пять дней? Где же альвы?
Нгангата пожал плечами.
— Если бы они были здесь, поблизости, то обязательно подошли бы к нам. Но последние знаки, замеченные мною, оставлены довольно давно.
— Знаки? Что за знаки?
— Следы, инструменты, несколько хижин.
Апад нахмурился.
— Я ничего не заметил.
Нгангата равнодушно пожал плечами.
— Да, ты ничего не заметил.
— Что ты хочешь этим сказать? — крикнул Апад.
— Ничего. Я всего лишь повторил твои же слова, — спокойно ответил Нгангата.
Апад нахмурился. Уперев ладони о бедра, он склонился над окровавленной оленьей тушей и принялся пристально изучать ее.
— Ты, наверное, разговаривал с ними, пока мы спали? Это они убили для тебя оленя?
Нгангата прекратил свежевать тушу и некоторое время смотрел себе под ноги. Потом он вытащил лук и натянул тетиву.
— Что ты собираешься делать? — спросил Апад. — Это не оружие для мужчины.
Апад старался говорить небрежно, но Перкар видел, напряглись его мускулы, а рука потянулась к мечу. Апад боялся Нгангату. И возможно, не напрасно. Воин не стал бы стрелять в него, повинуясь вспышке гнева, а вызвал бы на честный поединок. Но кто может поручиться за эту тварь, которая даже родни не имеет?
— Это не оружие воина, — согласился Нгангата. — Но я не воин. — С этими словами он положил стрелу с черным оперением на тетиву — и движения его были так легки, словно он исполнял самое обычное, каждодневное дело. Лук согнулся и запел, и вместе с ним согнулся и стрелок, который представлял со своим орудием как бы единое целое. Перкар не понимал, почему у Нгангаты это получается так красиво, у него самого так ни за что бы не получилось.