Но Уэнтику, разум которого продолжал переваривать все, что предшествовало его решению умереть, было совершенно ясно что он должен делать.
– Доставьте меня в Англию, – обратился он к Джексону.
– Это невозможно!
– Не понимаю, почему. Этой машине все нипочем.
– Да, но вся Европа очень радиоактивна. Мы не можем там приземлиться. Да и что это даст?
Уэнтик поглядел ему прямо в глаза.
– Я не стану на вас работать, Джексон. Для меня это значит слишком много, для вас – слишком мало. Я не боюсь смерти. Мне просто надо домой. Вы говорили, что на самолете есть генератор поля. Высадите меня в моей Англии.
– Но вы должны жить для Бразилии. Начнете новую жизнь, получите все необходимое для работы. У вас там уже есть девушка…
– Не говорите мне о ней! – вспылил Уэнтик, внезапно озвучив то, о чем думал все эти дни.
– Но человеку вашего возраста необходима жена.
– У меня она есть, – сказал Уэнтик. – Именно ваши проблемы разлучили меня с ней.
– Вы не женаты.
– Не женат?
– Нет, согласно той информации, которой мы о вас располагали. В Миннеаполисе вы жили один, в правительственных архивах не было упоминания о жене, на антарктической станции вы тоже были один…
– Я британец, черт побери, – перебил его Уэнтик и очень громко. – Это была временная работа. Я должен был возвратиться к семье спустя пять месяцев, если бы не появился Масгроув.
– Я этого не знал.
– Для вас была бы какая-то разница? – с сильным сарказмом изрек Уэнтик. – Вас заботило только ваше проклятое общество.
– Это неправда! – запротестовал Джексон. – Если бы я знал, что вы женаты, я не послал бы Масгроува отлавливать вас.
Уэнтик сердито отвернулся к окну. Самолет уже был над просторами океана, черные воды пестрели льдинами. В этом мире сейчас конец антарктического лета и плавучие льды представляли собой разрозненные обломки.
В разговоре наступило долгое молчание. Уэнтик не отрывал взгляд от окна, пока под самолетом не осталось ни одной льдины. Он снял темные очки и посмотрел на свою руку. Она еще была на перевязи, но сильной боли он больше не ощущал. Ссадина на голове перестала кровоточить почти сразу же еще в гидроплане, но волосы слиплись от спекшейся крови. Он решил воспользоваться шикарной туалетной кабиной в хвостовом отсеке самолета, где уже побывал.
– Что вы пишете? – спросил он.
– Кое-что считаю, – ответил Джексон. – Я уже почти закончил. Знаете вы ваше сегодняшнее число?
– Думаю, что-то около середины августа.
– Вероятно, четырнадцатое. Или пятнадцатое. Из-за искажений нельзя быть уверенным. Мы никогда точно не знаем сколько дней составляет погрешность перехода в поле смещения. Вы установили точную дату вашего появления здесь?
– Так и не пришло в голову поинтересоваться.
– Жаль. Это помогло бы, потому что искажение накапливается. Что ж, придется многое оценить приблизительно.
– Чем же вы занимаетесь?
– Пытаюсь вам помочь. Предположим, что сегодня пятнадцатое. Прямым курсом отсюда до Англии – двое суток полета. Там мы будем семнадцатого. Пусть даже восемнадцатого, если брать с запасом.
– С запасом на что?
– На бомбардировки. Я хочу попытаться воссоединить вас с семьей.
– Это невозможно. Война давно идет.
Джексон медленно наклонил голову в знак согласия.
– В Америке, да. Но в бомбардировках было временное затишье. Ядерных взрывов в Европе не было до двадцать второго августа.
Западная Европа была превращена в пустыню второй волной бомбардировок…
– Ваша семья еще жива, доктор Уэнтик.
Но он не слушал. Он смотрел в окно на скользящую внизу гладь океана и придумывал план действий.
* * *
К вечеру следующего дня самолет был над северной Атлантикой и летел параллельно северо-западному побережью Африки. Они прошли над небольшой группой островов, но Уэнтику давно наскучило смотреть на бесконечный океан и он слонялся по кабине. Джексон смотрел в окно с интересом. Как только они до мельчайших деталей обговорили свои действия по прибытии в Англию, дискуссий больше почти не было и Уэнтик вернулся к своим раздумьям. Возможность снова увидеться с семьей обрела черты чуть ли не уверенности, исчезло ощущение опасности, которое стало частью его существования с момента знакомства с Масгроувом и Эстаурдом, впервые отодвинулось на второй план.