— Заслужил! — медленно бледнея, ответил Соболь. — Чего тут смотреть?
— Обсудим на бригаде…
— И обсуждать нечего!
Зарницын повел агрегат по загонке, но вскоре остановился: что-то случилось с трактором. Догнав Зарницына, встревоженный его намеком, Ванька Соболь несколько минут выжидал, насупив брови, и поглядывал воронеными глазами, но потом высунулся из кабины и сердито крикнул:
— Скоро там?
Ветер отнес его слова, и Костя не оторвался от мотора, не ответил. Тогда Ванька Соболь, томимый дьявольской потребностью ссоры, посчитав себя обиженным молчанием Кости, соскочил на землю и, подойдя к сопернику, спросил ядовито:
— Значит, вдвоем будем стоять?
— Обожди ты! Не кипятись! Одна минута! — И Костя, обернувшись, досадливо поморщил белобрысое, измазанное масляной грязью лицо. — Или тебе не терпится? Тебе, видать, обязательно хочется задраться? У-у, несчастный Отелло!
— Какой я тебе Отелло? — заорал Соболь.
— Не знаешь?
— И знать не хочу!
— Тогда вот что!.. — заговорил Зарницын, выпрямляясь и не замечая, что позади уже стоят и слушают прицепщицы. — Если ты и дальше будешь беситься так из-за ревности, то я и на самом деле отобью у тебя Тоню. Отобью, так и знай! Хоть тресни!
У Соболя судорожно сжались кулаки.
— А этого не хочешь? — крикнул он, задыхаясь.
— Тьфу, совсем взбесился наш Отелло!
— Опять, гад, за свое? — в бешенстве закричал Соболь и бросился вперед. — Убью гада!
Но сзади, закричав, вдруг кошкой кинулась на него Анька Ракитина. Остервеневший Соболь зарычал, закружился, стараясь сбросить с себя Аньку, да не тут-то было…
…При восходе солнца к загонке Белорецкого подошли агрегаты Холмогорова и Белоусова. Случилось так, что как раз в это время Соболь и Зарницын оказались на поворотной полосе. Вся бригада, таким образом, неожиданно собралась на небольшом участке. Точно по сговору, тракто-ристы побросали агрегаты и на минутку сбежались в одно место, столпились вокруг Корнея Черных, принялись быстренько закуривать да ругать непогодь.
— Опять подуло! Ну и ветры здесь! — Голое место! Дуй вовсю!
— Нынче что-то не видать весны!
Кивая на узкие белесые полосы целины среди темного половодья пахоты, Корней Черных спросил ребят:
— Ну как, закончим до пересмены?
— Не успеть, — за всех ответил Белорецкий.
— Не успеем к пересмене — надо задержаться на часок, а все же допахать, — предложил Григорий Холмогоров. — Горючего у нас хватит. Нечего гонять сюда лишний раз тракторы. Накладисто будет.
— Поддерживаю, — сказал Черных. — Как другие?
Все были согласны поработать лишний час, чтобы закончить клетку, и быстро разошлись по агрегатам.
V
Солнце медленно отрывалось от черты горизонта. Порывистый и резкий низовой ветер, казалось, пытался сдирать со степи сухие травы и со свистом выдувал песчаную пыль с пообсохшей кое-где пахоты.
Корней Черных сел в кабину вместе с Белорецким, решив последить за его работой. Когда трактор делал разворот в конце клетки, близ Лебединого озера, Черных оглянулся в окошечко на запад и — переменился в лице.
— Бури бы не было! — тревожно крикнул он в ухо тракториста.
— Песчаной? — переспросил Белорецкий. — Да откуда ей взяться? Везде же еще сыро!
— Из пустынь налетает.
— И часто?
— Не часто, а бывает.
— Тьфу! Ну и места!
Выйдя к поворотной полосе у Заячьего колка, Черных и Белорецкий остановили трактор и с разных сторон выскочили из кабины на землю. Вера Клязьмина вздрагивала и склонялась над штурвалом прицепа. Черных разжал руки Веры, судорожно стиснутые на штурвале, стащил ее с сиденья и повел к трактору, чтобы укрыть от ветра.
— Глаза… — с болью прошептала Вера.
— Где же у тебя очки? Почему не надела?
— Позабыла…
Мимо трактора вдруг пронесло Светлану с поднятыми руками. Она с трудом задержалась в сторонке и, опустив голову, повернулась против ветра. Черных схватил ее за руку, затащил в затише к у трактрра, закричал:
— Ты зачем так рано?
— А как же? Клетка-то кончается! — ответила Светлана.
Узнав что Вере запорошило глаза, Светлана выхватила из кармана ватника защитные очки и сказала быстро, решительно, но все же, вероятно, неожиданно для себя самой:
— Я готова!
— Лицо вот платком замотай, — сквозь стон посоветовала Вера, срывая с головы темный платок.