Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
112 
— Что случилось? — крикнул он Хмелько на ходу, совершенно не понимая, что кричит, и не слыша своего голоса.
— Да вот… Деряба испортил! — отозвалась Хмелько, счастливо жмурясь от солнца.
Очень хорошо, что оказалось дело, иначе можно было сойти с ума от сознания своей слабости перед Хмелько. Леонид обрадовался, делу, будто увидел в нем спасение от верной гибели. Безо всякого труда он завел мотор и тут же, ошарашенный догадкой, заглушил его. «Ждала!» — шепотом, замирая, произнесла его душа. У него вдруг резко выдались и окаменели скулы. Она стояла так близко! Она так звала! «Что же я стою как истукан? Что же молчу? Зачем я здесь? — в смятении метались его мысли. — Почему я смотрю на нее и не могу оторваться? Что же дальше? Что сказать ей?» И вдруг Леонид, хотя и был будто в горячке, впервые отчетливо осознал: когда он не видел Хмельно, он не только не любил ее, но даже ненавидел за то, что она встала на чужой дороге, он мог с легким сердцем жесточайше осуждать Хмельно, считая ее поступок безнравственным; но в те минуты, когда видел ее перед собой, неизменно как завороженный любовался ею, тянулся к ней… «Что же со мной? Разве я её люблю? — вновь закричал он себе; лоб его покрылся потом. — Чушь! Бред! Я ненавижу ее! Я презираю ее!» Но вместе с тем Леонид продолжал любоваться Хмельно, ее улыбающимся лицом, ее ямочкой на правой щеке, ее глазами и всем существом своим желал сделать к ней шаг, последний шаг, и схватить ее в свои руки. Схватить и зацеловать! Схватить и задушить!
Но он не успел сделать последнего шага. От Хмельно не укрылось мучительное смятение Ба-грянова. Однако она так заждалась, так истосковалась по нем, что поспешила объяснить его смятение одной лишь нерешительностью и сама шагнула1 к нему.
— Ну, — что же ты? Кричи же на меня, грубиян, кричи! — заговорила она, ободряя его и своим голосом и взглядом, — Гони прочь! Бей! Ты на все способен!
Она смело подняла руки и положила их на плечи Багрянова.
Он схватил ее руки в свои и прижал их к груди. «Вот ты и мой!» — тут же сказали глаза Хмельно. Уловив торжество в ее взгляде, Леонид вдруг почувствовал, как все разом перевернулось в нем, — он начал трезветь и леденеть. И вновь, как при первой их сегодняшней встрече у Заячьего колка, в нем вспыхнула ненависть к себе, не-наЕисть и презрение. «Убить тебя и то мало!» Никогда в жизни он не проявлял такой постыдной слабости, никогда не был так ничтожен!
— Постой, — едва выговорил он чужим, глухим голосом, не грубо, но настойчиво отводя ее руки…
Хмельно удивленно приподняла брови.
— Ты ведь хотел посмотреть, какая я буду, когда найду свое счастье, — напомнила она, заигрывая, еще не понимая, что происходит с Багряновым. — Так вот, смотри!
Багрянов отстранил ее случайно, бездумно, в растерянности — так хотела она понять его жест и так поняла. И она снова положила руки ему на плечи и замерла с улыбкой, откровенно ожидая поцелуя. И тут Леониду неожиданно вспомнилась его встреча с Анькой Ракитиной в сумерках близ стана… Будь вы прокляты! Да что вы, как дикие кошки, бросаетесь на людей? Впервые за время знакомства Хмельно показалась ему очень некрасивой и жалкой. Он вновь настойчиво отвел ее руки, думая, что должна же она наконец-то догадаться, отчего он не принимает ее ласки. И опять Хмельно не поняла.
— Ну что? Что? — заговорила она шепотом.
— Что же ты молчишь? Я тебе не нравлюсь… со своим счастьем? Не нравлюсь?
— Со своим счастьем? — очнувшись, переспросил Леонид.
— Да, да, да!
— Ты нашла свое счастье? Где?
Хмельно рассмеялась и даже всплеснула руками — так смешон сейчас был Багрянов, ее Багря-нов!..
— Никогда не думала, что найду свое счастье в таком глухом, безлюдном месте! — воскликнула она, оглядываясь на степь.
— И на чужой дороге? — спросил Леонид.
Медленно бледнея, она долго смотрела ему в глаза. Наконец слова Багрянова Дошли до ее сознания. Они были подобны камням, скинутым с вершины горы: в своем движении они увлекали за собой все новые и новые камни, и вот — показалось Хмельно — уже на весь мир грохотала каменная лавина.
— Как на чужой? — спросила она без голоса; в ее глазах появился влажный блеск, отчего их морская синь стала ослепительной.
— А так, на чужой, — сурово подтвердил Леонид.
От растерянности Хмельно даже заулыбалась, но так страдальчески, что на время стала в самом деле некрасивой и жалкой.
112 
