46 
Хозяин молчал, погрузившись в размышления. Затаив дыхание, фокусник ждал приговора. Тишина сделалась гулкой, словно в кабинете не осталось живой души. Наконец фигура в кресле шевельнулась. В круге света, как из небытия, возникли две холеных руки, украшенные полудюжиной массивных перстней. Масляный блеск золота, острые вспышки камней: кровь рубина, зелень изумруда…
На мизинце левой руки имелся золотой с чернением «коготь» – длиной в добрых два дюйма. Гамулецкий завороженно наблюдал, как пальцы правой руки снимают «коготь». Внутри футляра, кинжальчиком в ножнах, обнаружился длиннющий ноготь, любовно отполированный до перламутрового блеска. Руки на миг исчезли. Когда они вновь явились из темноты, правая держала табакерку, похожую на миниатюрный гробик. Чудо-ноготь аккуратно поддел крышку и скользнул в «домовинку». Обратно он вынырнул не пустой: желобок ногтя был наполнен желто-коричневым порошком.
Нюхательный табак? Знать бы, какого сорта…
Руки скрылись в тени. Послышался долгий удовлетворенный вздох. Пауза. Эху в углу захотелось чихнуть, но оно не осмелилось.
– Ваше радение о нашем общем деле похвально, Антон Маркович. И то, что вы в итоге получили нужный состав, также весьма отрадно. Но вашу веру в наивное неведение господина Эрстеда… Я ее не разделяю. Надежнее всего было бы устранить опасного свидетеля.
Гамулецкий дернулся, словно получил электрический разряд. Судорожно глотнул воздух, желая что-то сказать…
– Терпение, любезный Антон Маркович, – властный жест остановил старика. – Я еще не закончил. Повторяю: так было бы надежнее всего. Но я не сторонник радикальных мер. Вольно или невольно, этот человек помог нам и заслуживает благодарности. Кроме того, исчезни в Петербурге ученый-иностранец, явившийся по приглашению… Начнется самое тщательное расследование. А людей Бенкендорфа не стоит недооценивать.
Хозяин сухо рассмеялся.
– Похоже, мне придется лично познакомиться с вашим изобретателем, дабы составить о нем впечатление и решить, какие шаги следует предпринять. Надеюсь, он меня не разочарует.
Фокусник нервно хрустнул суставами пальцев.
– Не волнуйтесь вы так, Антон Маркович, – голос из темноты звучал ласково. – На будущее настоятельно рекомендую вам быть осмотрительней. Любые отклонения от плана – согласовывать со мной. В обязательном порядке. Вы меня поняли?
– Я вас прекрасно понял, ваше высокопревосходительство! Я привлек господина Эрстеда исключительно для пользы дела. Впредь я не позволю себе подобных вольностей!
– Вот и хорошо. А сейчас я бы хотел, чтобы вы прибегли к вашему дару ясновиденья. Надо лишний раз удостовериться в успехе нашего предприятия. Обстоятельства изменились – благодаря вам, между прочим! Я должен знать, не отразится ли это на предстоящих событиях. Все необходимое находится на столике в углу, справа от вас.
– Как прикажете, ваше высокопревосходительство.
Старик встал и с достоинством поклонился.
– Желаете, чтобы я заглянул в Грядущее в вашем присутствии?
– Да. Приступайте.
– Хочу предупредить вас: опыт не обязательно увенчается успехом. Подглядывание в замочную скважину времени – дело деликатное. А мы с вами не впервые изучаем наше, как вы изволили выразиться, предприятие…
– Я знаю.
Гамулецкий с легкостью юноши выскользнул из светового круга. Свеча мигнула от разочарования. Тень среди теней, старик бесшумно переместился в указанный угол комнаты. Не скрипнула ни одна половица. Неуловимое движение руками – пасс иллюзиониста? – и на втором столе, притаившемся во мраке, вспыхнули сразу три свечи. Чувствовалось, что хозяин кабинета далек от суеверий, утверждавших, будто три свечи – к покойнику.
Меж свечами обнаружилась ваза из богемского хрусталя, наполненная водой, и рядом – темный, гладко отполированный камень. Старик протянул цепкую лапку, ухватил камень, зажал в кулаке.
– Турмалин не напоен солнечным светом, – сообщил он по прошествии минуты. – Это хорошо. На «повторе» излишняя яркость окулуса [23] – во вред.
Он раскрыл ладонь и замер, держа камень над вазой. Казалось, Гамулецкий и сам окаменел, превратясь в статую. Не было заметно ни дыхания, ни дрожи в пальцах. Свечи вокруг вазы разгорелись на диво ярко, но в кабинете не сделалось светлее. Большую часть комнаты по-прежнему накрывала сумрачная тень. Камень на ладони вбирал весь свет, не давая ему распространяться дальше.
46 
