Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
112 
Друца он вовсе не замечает. Ну да, что ему, важному доктору со стеклышком, ром таборный!
– Итак, я слушаю. Даме, разумеется, первое слово.
– Не будет моего слова, Король. Сейчас – не будет. Все равно ты мне не поверишь. Да и не указ ты мне, и слово твое против моего одинаково весит. Собирай сходку. Там всей колоде крымской и отвечу. И Бритый ответит. Не бойся, дождемся, бежать не станем. Попросил бы добром – может, и развязала бы язык. А сейчас, когда ты на меня крестников мертвых при всех повесил – хоть убей, ни слова больше не дождешься. Обидел ты меня крепко, Король…
– На обиженных воду возят, Княгинюшка! А насчет "хоть убей"… правильно понимаешь. Промолчишь живая – скажешь мертвая. Я тебя подымать и укладывать буду, подымать и укладывать! Взмолишься о покое – не дам. Тебе после этого ад раем покажется! А ошибка выйдет – тогда уж я на сходке перед всей колодой отвечу. Если «Варварам» кто-то суть Закона поведал – отвечу, милая, честно отвечу! Туза больше нет, значит, до сходки я в колоде старший. Последний раз говорю: лучше добром расскажи.
– Поссследний раззз…
Ответ Княгини внезапно тоже переходит в змеиное шипение. В нем пробивается что-то из голоса покойной Тузихи перед смертью; глаза становятся узкими, как щелочки – и в глубине этих щелочек начинают разгораться угли из адского костра.
– Стреляйте! – взрывается окрик трупаря.
Я зажмуриваюсь, но выстрелов почему-то все нет и нет. Осторожно открываю один глаз.
Левый.
* * *
…Ну, девка!
…Ну, дождалась!
…Вот оно, колдовство-то! взаправдашнее! всамделишное!..
Знать бы еще – радоваться или как?!
Оба «клетчатых» червяками на крючках рыболовных извиваются. А вот вам – сдвинуться! А вот вам – стрельнуть! выкусите! Рука-то у каждого, которой он из левольверта палит, возьми вдруг да и окаменей! И на вид булыжник булыжником. Уж они и так, и сяк дрыгаются, и второй рукой курок спустить норовят – дудки!
Я от полноты чувств даже «комода» в зад пнула.
Теперь бы доктора сдюжить! Он ведь один, а нас вон сколько! Эй, Друц с Княгиней, давайте его, трупоеда – огнидами, молоньями, громами небесными!
Оборачиваюсь к ним – и подкосились ноженьки! Ровно тяжесть неподъемную на плечи взвалили! Но все ж устояла, удержалась. Нет, вру! Не сама устояла – Федюньша под руку поддержал. Прямо как кавалер барышню! Хотела я ему «спасибо» сказать, да так тем «спасибом» и подавилась.
Друца я увидела.
Стоит Друц – весь зеленым светом исходит, прозрачный стал, как бутылка винная, внутри которой свечку зажгли! Да не просто свечку – фонтан пламенный внутри Друца бьет, волнами по всему телу разливается, из глаз наружу плещет!
А Княгиня-то, Княгиня! Одно слово: Княгиня! Костром багровым полыхает, угольями изнутри переливается, жаром пышет, волосы языками огня на ветру трепещут! Вот теперь-то я поняла, отчего батюшка в церкви завсегда анафеме мажье семя предавал. Да я бы раньше, когда совсем дурой была, эдакую страсть увидела – померла бы с перепугу.
И тут я таки увидела!
Мало что не померла!
Оказывается, не тот страх, что страх, а тот страх, что ужас! Наши-то хоть и в огне, а все равно наши, на людей похожи – зато Петр Валерьяныч, трупарь детский… Плоский он сделался, масляный, будто из вощеной бумаги вырезанный! А сквозь эту бумагу тьма тьмущая мерцает. И пронзает она все вокруг, холодом смертным от нее веет, и еще грозой откуда-то запахло.
Я со страху едва чешуей покрываться не начала!
Обернулся плоский трупарь к покойницам – будто нас тут и нету вовсе! – померцал на них своей тьмой: вставайте, мол!
Они и встали.
Обе.
Я прочь бежать – не могу. Коленки подкашиваются, тяжесть на плечах мешает. А сбросить, знаю, нельзя! Почему – не знаю, но нельзя, и все тут.
Закричать бы, так крик в горле застрял кляпом. Только и чудится, что за спиной у трупаря бумажного – коридор. Стены из тумана, потолок из тумана; пол мраморный, как стол в покойницкой – Федюньша, он видел, рассказывал. И там, вдалеке, в конце коридора, парнишка какой-то застыл, среди полок со склянками да коробочками. Застыл – и смотрит. Не на склянки с коробочками – на нас, что ли? Непонятно. Потому как лица у парня не разглядеть за туманом – видно лишь, что халат на нем белый, аптекарский…
– Акулина! Федор! Быстро, уходим!
Хватают за руку, тянут.
Куда?
Да прочь отсюда, куда угодно, лишь бы подальше!
Спасибо, дяденька Друц!
Ноги мои, ноги! идите! бегите! плечи мои, не ломайтесь! голова, назад не поворачивайся!
112 
