Сэм пошевелилась и что-то проворчала, потом все стихло. Пирс не видел, как она спит, но теперь Сэм ясно ему представлялась: изгиб открытого рта, изгиб прикрытых век с белыми ресницами.
Уверен ли он, что знает разницу между живым ребенком и тем, кто не может страдать, о ком можно воображать, что он даже находит удовольствие в том, чем с ним занимаются? Он внушил себе, что его сыну, его фантазму, вред причинить невозможно; но кому же он нанес ущерб своими мечтами, в каком царстве? А ведь навредил кому-то — теперь Пирс был в этом уверен: содеянное в пустоте сердца и руки на что-то повлияло.
Просто игра. Он вспомнил свою кузину Хильди: та как-то раз ночевала дома в год своего послушничества, они долго не спали, пили кофе и говорили о Четырех Последних, об ужасном мгновении (проклятая душа переживает этот миг на микеланджеловской сцене Суда в Сикстинской капелле), когда понимаешь — ты всегда знал, знал, что творишь и чем это обернется, но притворялся неведающим. Это и есть Вечные Муки, сказала тогда Хильди: вот этот миг, растянувшийся навечно.
— Я так боюсь за нее, — говорил Майк Мучо. — Она всего лишь маленькая девочка. Это невыносимо. Я пытался объяснить ее матери, что я чувствую, но она больше не хочет со мной об этом говорить. «Вот, дай ей это лекарство» — и все слова.
Рэй Медонос задумался над этим — или нет.
— Что ж, — сказал он наконец. — Меня беспокоит вовсе не медицинская сторона вопроса. Если Бог захочет, чтобы дитя больше не страдало от приступов, она излечится. А если это не просто припадки, тогда медицина все равно бессильна.
Они с Майком ехали в Дальние горы, чтобы встретиться с Роузи Расмуссен и забрать у нее Сэм. Уик-энд, который Майк мог провести с дочерью, начинался в пятницу вечером, как шаббат. Разговор шел о Сэм, но Майк (машину вел он) не всегда понимал ход мыслей Рэя.
— Позволь спросить тебя, — сказал Рэй. — Твоя дочка смотрит телевизор?
— Смотрела, во всяком случае. Только не мультики, не всякое там насилие. Образовательный канал.
Рэй кивнул так, словно подтвердились его опасения.
— И она ходила в местный детский сад?
— «Солнышко», — уточнил Майк.
— Куда водят своих детей самые прогрессивные родители.
— Ну да, наверное.
— Так. А чему прежде всего учат и по телевизору, и в этой школе? На что делают упор?
Майк никак не мог понять, к чему клонит Рэй (буквам и цифрам? Цветам и фигурам?).
— Детей учат воображать, — сказал Рэй. — Их учат, что фантазии — это прекрасно. Представь себя кем угодно или чем угодно — и ты в него превратишься. Представь себя где-нибудь — и ты там окажешься. Просто вообрази.
Он смотрел на Майка улыбаясь, не то участливо, не то иронично; Майк кивнул, хотя и не очень понимал, о чем речь.
— Мы хотим открыть их сознание пошире, не так ли? — продолжал Рэй. — Мы верим, что в мире воображения они становятся всемогущими. От какого слова происходит «имагинация», воображение? «Магия», ведь так? Мы учим детей думать, что они могут получить желаемое, мы заставляем их практиковаться в этом целыми днями, то есть учим их первому постулату магии.
Майк заговорил было, он хотел разъяснений, он подумал обо всех этих детях, он верил (и полагал, что верят и Рэй, и все остальные) в возможность невозможного, по-детски верил, что, что… — но Рэй прервал его, окликнув по имени:
— Майк. Я скажу тебе, что меня беспокоит, и это не пустяк. Что ждет мечтателя, который верит в силу своего воображения? Задумайся над этим. Ведь в широко раскрытое сознание может войти существо, куда более сильное, чем человек. Прямо в сознание. Мы назовем это помешательством, дисфункцией или припадками, уж чего-чего, а ярлычков у нас хватает. Но мыто знаем, что это на самом деле. Так ведь.
Майк понял, что должен ответить на вопрос — или требование. Так ведь. Если он не распознает одержимость в собственной дочери, значит, не распознает ни в ком, а значит, он лгал себе, Рэю и Богу, когда говорил, что способен на это. И если Майк считает, что Рэй в силах помочь кому угодно, но не доверит ему свою дочь, — значит, он лжет.
— Да, — вымолвил он.
— Майк, мы боремся с магией две тысячи лет. Вспомни Симона Волхва {425} — а «волхв» значит «маг», — вспомни чародея, которому противостал Петр. Симон думал, что Слово Божие — это какое-то волшебство, и пытался купить его силу у Петра. Петр ответил, что оно не продается. История гласит {426} , что Симон считал себя воплощением Силы Божьей и всем показывал шлюху, которую подобрал в каком-то публичном доме и называл Затерянной Мудростью Господней. Многие верили. — Рэй от души хохотнул, сотрясая живот. — А как же. Вот же она, ну разве не прекрасна. Просто используйте воображение, ребята.