99 
«Вы благодетели; они же несут пагубу или стремятся к ней».
«Нет, — хорошенько подумав, сказал паренек. — Нет. Если битва не будет дана и выиграна — тогда урожай не взойдет и приплода у животных не будет. Если бы люди знали, как мы оберегаем добрые плоды земли, нас любили бы и почитали. Иные и чтят. А ведьм, хотя и они призваны сражаться земного плодородия ради, как сражаемся мы, всегда будут ненавидеть за их деяния: они похищают саженцы, ягнят, детей и уносят в свою страну смерти. Но все-таки они исполняют свой долг. А я не смог. И не смогу».
«Ты жалеешь их?»
«В ту ночь, выйдя из тела, я был голоден, — сказал мальчик. — Вместе с другими я убил ягненка и съел его. Тогда я насытился. Я благословил агнца и возблагодарил Бога. Но их голод не насытить; а они не помнят, что он неутолим».
Теперь он ел не окровавленное мясо, а белый хлеб и вино, разбавленное водой. Джон Ди внимательно рассматривал его. В этой стране он до сих пор встречался по преимуществу с австрийцами, многие из которых учились манерам в Испании или у испанцев; они по-испански одевались в черное и отрабатывали изящные испанские жесты. Здесь жили также евреи, итальянские мастеровые и священники, голландские часовщики, проведшие годы в Париже или Савойе. Наблюдая за богемским волком, Ди понял, что в мире есть и богемский стиль, ни с каким не схожий: богемская манера разламывать хлеб, считать на пальцах, креститься; богемский зевок, богемский вздох.
Мальчик хотел, чтобы Джон Ди ответил на один вопрос.
«Почему меня не повесили?» — спрашивал он.
«Как — повесили?»
«Говорили, что повесят. Раз император видел меня и судил за преступления».
«Боюсь, что ты нужен ему для коллекции, — ответил Ди. — Он будет держать тебя взаперти, на цепи, если только ты не сбежишь каким-нибудь дьявольским или волшебным способом. Кормить будет впроголодь. Но не убьет. Он не хочет тебя убивать».
«Коллекция?» — переспросил парнишка и выжидательно посмотрел на переводчика Иоанна Карпио, а тот посмотрел на Ди.
«Таких, как ты, у него нет, — ответил Ди. — Все прочее — имеется, по одной штуке».
Он подумал: парень крепкий, вероятно, проживет еще долго; а когда умрет, его вскроют, чтобы посмотреть, не растет ли внутри волчья шкура; независимо от результатов, его освежуют и высушат кожу, а тело забальзамируют, как мумию, и законсервируют череп, более драгоценный, чем черепа нарвала и двуглавого младенца: возможно, украсят его драгоценностями, сделают надпись; или изготовят хранилище — ларец из черного дерева или красного дуба в форме волчьей головы.
«Пока что, — сказал он, — ты на моем попечении. Пока что».
Луна в те дни прибывала; она затмила звезды и прервала лечение, в котором и так не было необходимости; они вновь стали спать по ночам, оставаясь в башне лишь потому, что Джон Ди не знал, что дальше делать. Наступили дни осеннего поста; в селах готовились собирать урожай, в Англии оплакивали Джона Ячменное Зерно, умершего, чтобы дать жизнь бесчисленным сынам своим.
На пятничную полночь придется полнолуние. Не надеть ли на волка цепи? В конце концов решили не надевать. За дверью дремали императорские стражники. Когда белая луна пересекла окно Джона Ди и разбудила его своим светом, доктор сел на кровати с мыслью: «Он ушел». И хотя он понимал, как это глупо, все равно встал с постели, надел мантию и пошел в комнатку, где держали Яна. Нет, конечно, тот спал, луна освещала и его щеку, открытый рот вдыхал и выдыхал воздух ровно и спокойно, словно мехи его легких качала невидимая рука. Еще шаг. Как странно: при свете луны Ди увидел, что под тонкими белыми веками мечутся глаза — порывисто и быстро, словно видят что-то.
Страна Смерти совсем рядом, но путь в нее неблизкий. Порой туда не добраться и за ночь, хотя все время понимаешь, что тебя отделяет от нее всего лишь один шаг.
Нужно — так бывает не всегда, но часто, — пересечь реку, может быть, как раз ту, к которой он подошел: быстрое течение, ночной ветер, темные стаи спящих птиц; над ней — пролет каменного моста, самого большого из всех, что он видел наяву и во сне: столь же страшного, как сама река. Так далеко от родного дома.
С башни он спустился по-паучьи, ползком, оглядываясь и цепляясь когтями за выступы камней (справившись с минутным недоумением и замешательством, когда он очнулся на подоконнике, не понимая, как туда забрался, словно лунатик, которого разбудили, громко назвав по имени). Затем он выбрался из замковых околиц, что было так же трудно, как и проникнуть в них; но его никто не остановил — то ли не видели, то ли не верили своим глазам.
99 
