103 
— Я бы никогда этого не допустил, — запротестовал Виктор, не сдерживая раздражения.
— Это ты сейчас так говоришь, мой мальчик. Но Грифона нелегко укротить. В миг желания — о! — он полетит с тобой! Он яростен, как орел, и смел, как лев. Он может быть самым свирепым из всех зверей. Он убивает, рвет на куски и пожирает тех, кто не может справиться с ним. Мы, Виктор, имеем дело с пламенными страстями. С одной стороны — любовь, с другой — вожделение; по одну сторону — мудрость, по другую — буйная страсть. Людям нелегко отличить их. Даже ты, Виктор, можешь поддаться и пойти ложным путем. Это особенность твоей мужской натуры. Вот почему я так долго учу тебя; в тебе много такого, от чего ты должен отучиться — И, щадя его уязвленные чувства, добавила: — Элизабет тоже не готова для этого обряда. Хотя по иной причине. Скажу, по какой. В землях, где практикуют обряд Грифона, женщины учатся такому танцу, который делает их живот твердым, как железо, а самих их гибкими и ловкими. Те, кто овладевает этим танцем, могут извиваться телом изящно и энергично, как змея. Тем самым они укрепляют мышцы вот здесь, в глубине лона, и потому они одновременно и сильные, и нежные. Не многие женщины овладевают этим искусством, потому что оно требует долгих упражнений. Во многих землях эти вещи известны еще только проституткам; но когда-нибудь все женщины будут учиться им. Сейчас ты сам убедишься.
Она взяла руку Виктора и положила себе на живот; кончиками пальцев он касался ее кожи.
— Теперь дави, — сказала она, — Дави что есть силы. Посмотрим, как далеко вдавятся твои пальцы.
Виктор в замешательстве смотрел на нее. Она повторила просьбу, он послушно надавил. Сначала легко, потом сильней. И наконец со всей силой, на какую способен, но тщетно. Живот Серафины был тверд, как каменная стена.
— Вот видишь, Виктор, — сказала она. — Я — старая женщина, но эти мышцы так хорошо натренированы, что не поддаются руке никакого мужчины. И внутри, Виктор: я могла бы стиснуть мужской член как тисками. Или нежно ласкать его, как мать малыша. Я могу так разжечь мужчину, что он исполнит любое мое желание. Элизабет пока не способна на это. Она еще не обладает властью над мужчиной. Мы обсуждали это с ней; она понимает лучше, чем ты, Виктор, опасности, которыми грозит Грифон.
Я видела, как уязвлен Виктор. После он жаловался на то, что ему казалось ее невежеством.
— Она ничего не смыслит в науке, просто суеверная старуха. Порочит анатомов, которые научили нас всему, что мы знаем о человеческом теле. И откуда такая уверенность, что в мужском семени уже не содержится законченный ребенок? Ван Левенгук верил, что это так; неужели она считает, что знает больше его? В любом случае, не подобает повитухе оспаривать мнение врача, словно она лучше разбирается в подобных вещах.
Пока продолжались наши занятия с Серафиной, Виктор с неохотой пообещал ждать, когда она начнет готовить нас к обряду. Но теперь, после ее ухода, он почувствовал себя свободным от обещания.
— Зачем дольше ждать? Того, что мы уже знаем, больше чем достаточно для такого простого ритуала.
Я возразила, что обряд вовсе не кажется мне таким простым. Но, как всегда, Виктор рвался в неизведанное. Помню, однажды он сказал мне, что неведение мучает его, подобно жгучей боли, от которой необходимо избавиться, тогда как знание действует словно лауданум, успокоительная настойка, заставляющая забыть о боли. Я призналась, что один вид Грифона, не говоря уже о ритуале, носящем его имя, повергает меня в ужас. Я не видела никакой связи между любовью и этим чудовищным существом с хищными когтями и клыками. Не было ли это явным предупреждением, что обряд таит в себе опасности, о которых мы не подозреваем? Иначе почему в книге были рисунки, на которых Грифон пожирал любовников?
— Это только для того, чтобы отпугнуть малодушных, — убеждал меня Виктор. — Адепты желают хранить в тайне свое знание. Вот они и окружают его всякими ужасами и черной магией. Чтобы узнать новое, нужна смелость.
Тем не менее обряд по-прежнему страшил меня по причинам, которых Виктор понять не мог. Мое тело стало бы другим; я больше не была бы девственницей. Я не задумывалась об этом, пока Виктор не начал так настаивать на осуществлении ритуала. Теперь я осознала, что есть некая граница, которую мне не хотелось переступать прежде времени и из простого любопытства. Нужна была женщина, которая придала бы мне решимости, но обратиться за такого рода советом было не к кому. Я знала, Виктор счел бы глупостью подобные колебания; он бы назвал это «женскими штучками», как называл все, от чего ему хотелось отмахнуться. А еще я знала, что придет время и я уступлю его желаниям.
103 
