Особенно,... 
96 
— Он и с тобой торопится — когда вы призываете львов? Он бесчувствен?
— Иногда. Но он не хочет быть грубым, уверена.
— Тебе это бывает неприятно?
— Я знаю, он делает это ненамеренно.
— Есть ощущение, что тебе трудно мысленно соединяться с ним?
Тут я поняла, что дальше нужно быть осторожной. По правде сказать, действительно, всякий раз, когда мы с Виктором возвращались к Кормлению Львов, я чувствовала себя все неуютней под его взглядом. Как предсказала Серафина, мыслями мы становились все нераздельней; я начинала чувствовать, что грежу с ним в унисон. Но это мысленное слияние было не совсем то, чего я ждала. Мыслями Виктора владело вожделение, которое мы должны были отбросить, а оно проявлялось все сильней, что рождало во мне тревогу.
— Уверена, Виктор не всегда смотрит на меня так, как, думаю, должен был бы.
— А как он должен был бы смотреть?
— Подразумевалось, что он будет видеть во мне сестру.
— А этого не происходит?
— Нет. Он видит кое-что другое.
— Это тебя беспокоит?
Ответить было непросто.
— Нет, не беспокоит. Потому что мне не всегда хочется, чтобы он видел во мне свою сестру.
— Серафина встревожена, — после долгой паузы сказала она, — Опасается, что Виктор отдаляется от нас. Что он, возможно… не подходит для нашего дела. А ты как считаешь?
Воздух вдруг стал хрупок, словно стекло; одно опрометчивое слово — и расколется. Я испытующе посмотрела на матушку, прежде чем открыть рот. Хотя она сделала вид, что спросила об этом мимоходом, в голосе ее слышалось явное беспокойство. Я поняла, что ей стоило усилий спросить об этом, и нужно отнестись к ней с предельным тактом. Если ответить, что и по моим ощущениям Виктор неспособен продолжать наши занятия, это будет ударом для нее.
— Виктор говорил, что, по его мнению, Делание больше подходит женщинам, чем мужчинам. Не могу сказать, почему он так думает. Я иногда старалась не слишком усердствовать на наших уроках, чтобы ему не казалось, что я обгоняю его.
Она долго размышляла над тем, что услышала. Наконец, больше себе, чем мне, сказала:
— Плохо.
И, дважды шепотом повторив: «Плохо», поднялась, медленно пересекла комнату и остановилась у окна; лоб ее собрался в глубокие морщины. На лицо тенью легла печаль. Я понимала, что она переживает тяжелый момент своей жизни, и я тому свидетель. Она молчала долго, так долго, что я уже было подумала, не следует ли извиниться и уйти, оставив ее наедине со своими мыслями. Но я должна была спросить ее кое о чем; вопрос несколько недель вертелся у меня на языке. Я взяла со стола палочку угля и нарисовала в раскрытом альбоме свирепую птицу со змеиным хвостом.
— Матушка… что это за зверь?
Она подошла взглянуть и тут же узнала:
— Птицезмей по-французски, или, иначе, Василиск.
— Что он означает?
— Дурной знак. Предупреждение. Знак того, что Делание пошло в неверном направлении. Почему ты спрашиваешь? Видела его?
— Нет. Наткнулась в одной из книг.
— Неужели? Любопытно, в какой. Птицезмей — знак столь зловещий, что его редко изображают.
* * *
После этого прошел целый месяц, прежде чем мы встретились с Серафиной. На этот раз мы сошлись на утренней заре на поляне. Было прохладно — начало безоблачного прекрасного дня. Я знала, что Серафина и матушка часто встречались и говорили между собой и что их разговоры касались Виктора, но мне не хотелось предупреждать его. Виктор же был слишком занят в своей лаборатории, чтобы думать о чем-нибудь, кроме «испытаний и страданий Природы», как он называл свои опыты. Но когда Серафина снова позвала нас, он понял, что для него эта встреча будет последней.
— Она недовольна тем, как я продвигаюсь, — сказал Виктор. — И больше не хочет учить меня.
Однако Серафина сделала все, чтобы убедить его в обратном. Когда мы собрались тем утром, она сказала, обращаясь больше к Виктору, нежели ко мне:
— Не нужно думать, что я недовольна вами. Считайте, что мне хотелось бы, чтоб вы больше времени уделяли тому, чему я вас учу. Это тонкое искусство, и некоторым требуется вся жизнь, чтобы постичь его. — Хотя она старалась казаться бодрой, она была не такой, какой мы ее всегда знали. И без того старая, в тот день она выглядела еще старее — и мрачной, подавленной, — Леди Каролина уверена, что нам нужно сделать передышку. Думаю, она права. Вы много сил отдавали учебе, а вы еще так молоды. Придет время, и мы вернемся к нашим урокам. Кроме того, вашей старой наставнице нужен отдых.
96 
