Последние отзывы

  130  

Он сидел, слушая свое дыхание и стук сердца. Сидел, выпрямив спину, слегка расставив ноги, и эта поза неожиданно напомнила ему самые первые дни ожидания рукоположения, когда в полной, как ему тогда казалось, темноте он предавался длительной медитации. Никто не объяснил ему, чего ожидать, даже хотя бы что попытаться при этом делать. «Должны ли мне являться видения?» — спросил он у отца Белла. И тот ответил: делай что нравится. Опустись на колени. Сиди. Стой. Опустись на колени. Сиди. Стой. Катон непроизвольно подался вперед и встал коленями на пол. Осторожно и бесшумно положил трубу рядом и вперил взгляд в абсолютную тьму. Он увидел Колетту, смотрящую на него с беспредельной нежностью, потом она с печалью отвернулась. Затем в сосредоточенном покое преображения лицо Колетты сменилось ликом Искупителя, и огромные светящиеся, как у кошки, глаза Искупителя пристально смотрели на него из тьмы, хотя вокруг сиял яркий свет. Катон видел каждый волосок, развевающийся над возлюбленной главой, и как растет борода. И с пронзительнейшей ясностью ощутил, что он не один.

Катон понимал, что это была всего лишь галлюцинация. Он как никогда четко чувствовал и понимал пустоту подобных видений, ложность этого утешительного ощущения их реальности. Он предал сестру. Мог скоро умереть или жить во стыде. Он написал письмо, совершил деяние, это свидетельствовало против него. Вспомнилось: Господь есть Бог всех деяний. И он подумал: но Бога нет. Только те видения, только дела и их последствия и смерть. Господи милосердный. Христос милосердный. Господь милосердный. Это не молитва, говорил себе Катон, и он никогда не молился. Есть единственный грех, и ничто не отменит и не изменит его, наш единственный грех, который отвратительней всего, что мы способны постичь или познать, потому что мы насквозь лживы.

Он пошатнулся, оперся рукой о пол, но остался стоять на коленях. Бога нет. У меня ничего нет. Я ничто. Господь есть Бог всех деяний. Бога нет. Господи милосердный. Я преступник. Нет надежды. Здесь никого нет. Пустота, бездна. Он снова пошатнулся. Выставив руки, упал ничком на пол. Бога нет, думал он, чувствуя, что впервые по-настоящему познал, что это истинно так; силы оставили его, словно ему перерезали все нервы и жилы, и он лежал, обмякнув, как человек, внезапно сраженный смертью.

На полке горела свеча, и язычок пламени тихо покачивался на сквозняке, как танцовщик, застывший на месте и лишь едва поводящий ногой. Колетта и Красавчик Джо сидели на кровати.

— Колетта, — Джо протянул ей руку, но Колетта не приняла ее, и он осторожно опустил ладонь ей на колено;

Колетту передернуло, — Позволь дотронуться до тебя. Называй меня Джо, ладно?

— Джо.

— Ты боишься меня?

— Да.

— Ты боишься секса?

— Да.

— Ты уже занималась сексом?

— Никогда.

Джо убрал руку:

— Я еще не встречал такой девчонки, как ты. Такой… такой… классной.

— Джо, — сказала Колетта, — я хочу, чтобы Катона не трогали, чтобы его отпустили. Незачем им держать нас обоих. Я пришла для того, чтобы его отпустили. Могут они это сделать? Кто бы ни платил им за него, конечно, заплатят и за меня.

— Это Генри Маршалсон. Не догадывалась?

— Генри Маршалсон заплатил выкуп?

— Да, и заплатит еще намного больше.

— Но Катон может уйти сейчас, пожалуйста? Достаточно меня, чтобы получить выкуп.

— Ты здесь не из-за денег.

Колетта отвернулась. Посмотрела на столик, на который Джо снова положил свой нож. Лезвие удивительно блестело, словно было сделано из какого-то волшебного металла, источающего свет. Разбросанные деньги по-прежнему устилали пол.

— Колетта, — сказал Джо, — я хочу, чтобы ты сама отдалась мне, не сопротивлялась.

— Отдалась… тебе?

— Да.

— То есть… больше никому?

Джо помолчал. Потом снял очки и положил на столик рядом с ножом. Лицо его выражало усталость.

— Секс — это так приятно. Женское тело — как оно движется…

— Если я отдамся тебе, Катона освободят?

— Может быть. Да, это поможет. Я мог бы разозлиться, взять тебя силой, ты боишься меня. Некоторые так поступают. Поэтому не зли меня. Я попытаюсь помочь твоему брату. Но ты должна согласиться. В конце концов, тебе некуда деваться, ты пленница. Я могу заставить тебя, любой может. Ты же девчонка. Ты же не хочешь, чтобы тебя избили, не хочешь? Чтобы тебе изуродовали лицо? А я могу полоснуть вот этим ножом. Я умею так порезать, что шрамы остаются на всю жизнь. Ясно?

  130