— Он очень ответственно относится к своему новому положению.
— Какому положению? А, ты имеешь в виду положению богача.
— Провел ревизию своих владений, намерен ремонтировать дома в Диммерстоуне…
— Когда едет обратно в Америку?
— Обратно он не едет, а хочет…
— Люций, ты не можешь думать о марксизме того, что сказал. Любая рациональная идея, направленная на социальную справедливость…
— Кстати, это правда, что ты собираешься застраивать «Луговой дуб»?
— У меня нет на это денег, если б были, немедля построил бы двадцать домов. Склад в деревне…
— Так ты не собираешься строиться?
— Склад в деревне нужен мне позарез… Беллами говорил…
— Вернемся к Колетте…
— Обеспечение жильем — главная социальная проблема сегодня…
— У нее есть парень?
— Сколько комнат в Холле? Двадцать, тридцать?
— Просто интересно, есть ли у Колетты дружок.
— У Колетты? Откуда мне знать? Я всего-навсего ее отец.
— Не обручена, ничего такого?
— В нынешние времена не обручаются, а сразу беременеют.
— Между прочим, Герда шлет ей сердечный привет и…
— Люций, что все это значит? Герда хочет выкупить обратно «Луговой дуб»?
— Нет-нет…
— Потому что, если…
— Нет, она просто шлет ей сердечный привет и надеется видеть ее в Холле, и тебя, разумеется…
— Должно быть, у Герды размягчение мозгов. Люций, а почему ты не заходишь к нам? Я должен переубедить тебя насчет социализма, или Герда не пускает?
— Ты не понимаешь…
— Обидно видеть тебя домашней собачонкой этой чертовой женщины, любой решительный человек давно бы сбежал.
— Так случилось, что мы любим друг друга!
— Вздор! Это женатые люди любят друг друга, должны, они свыкаются так, что не могут друг без друга. А вы с Гердой столько лет жили у давно погасшего костра старой сентиментальной дружбы, которая и вначале-то была лишь иллюзией.
— Нельзя так говорить о жизни других людей, ты не знаешь…
— Господи, да я видел, видел, что ты влюблен в Гертруду, это было как дурное кино!
— Ну конечно, ты считал, что идеально женился, а все остальные живут так, что и в страшном сне не приснится…
— Молчал бы о моей женитьбе. Ты поддакивал Герде, когда та смеялась над Рут, ты сказал, что она синий чулок…
— Вовсе нет…
— Я не позволю тебе говорить о Рут, не желаю слышать ее имени ни от тебя, ни от этой чванливой суки, к которой ты присосался.
— Да я ничего не говорил о Рут…
— Говорил, ты намекнул…
Вошла Колетта. Она распустила и расчесала волосы, которые теперь струились по ее спине. Переоделась в сиреневое хлопчатое платье, волной вздымавшееся у лодыжек. Вошла быстро, как гонец с известием. Люций и Джон встали.
— Ты похожа на Афину на нашем гобелене, — сказал Люций.
— На гобелене Герды, это ты имеешь в виду. Колетта, ради бога, держи подол подальше от камина! Ради чего ты переоделась? У нас не званый вечер.
— Герда шлет тебе сердечный привет и надеется…
— Колетта, я запрещаю тебе близко подходить к тем чертовым людям, не то чтобы ты подходила к ним, но все же. Слушай, Люций, ты меня прости, мы должны быть разумными и не ссориться, прошу прощения, заходи поболтать время от времени, но только не выводи меня из себя, не упоминай о ее светлости и этом мерзком Генри, меня тошнит при одной мысли о них.
Позже дома, в безопасности, Люций подвергся допросу:
— Так он не собирается застраивать «Луговой дуб»?
— Нет.
— И она не обручена, ничего такого?
— Нет, свободна, как птица.
— И они настроены дружелюбно?
— Очень.
— Ты передал им все мои добрые пожелания и так далее?
— Ну конечно.
— И им было приятно это слышать?
— Да, конечно.
— Эти квакеры всегда были сообразительные. Джон Форбс молниеносно среагировал, когда учуял, что луг продается.
— Имей в виду, они люди гордые.
— О, я буду действовать осторожно, приглашу девушку на…
— Лучше подожди, поторопишься и все испортишь…
— Возможно, у Генри получится… Во всяком случае, насколько ты понял, они заинтересовались, это хорошо, ты молодец.
— Спасибо на добром слове, — сказал Люций.
Появился Генри в поисках виски. Его присутствие за обедом сделало невозможным дальнейшее обсуждение.
— Генри, дорогой, почему бы тебе не пригласить Колетту Форбс поиграть в теннис?