92 
Трудно, почти безнадежно ненавидеть господина, который не делает различий между тобой, штурмовым ботом, автопогрузчиком и запасным блоком питания.
Крыша над головой, сытое брюхо, спальные тонус-коконы, «рекомендованный досуг», гарантированная радость труда, отсутствие наказаний, телесных и ментальных, за полной ненадобностью карать и запугивать — сколько людей согласились бы променять свое нищенское существование на «клейменый» рай?
Ты-то чего трепыхаешься, кукольник?
Что, твоя прежняя жизнь была слаще?
Привыкнув к постоянству двух внутренних голосов, маэстро Карла и Гишера, Лючано никак не ожидал, что в глубине души таится еще и третий — вот эта убедительная сволочь, хитрая тварь, во всеоружии беспроигрышных аргументов.
Изыди, беспомощно подумал он.
Хорошо, согласилась сволочь. Но я вернусь, кукольник.
IV
…Галера шла в тумане.
Седые пряди клубились вокруг бортов. Тускло горел кормовой фонарь. У взведенных 30-фунтовых камнеметов на баке дежурили их расчеты, трезвые и суровые. Шли только на веслах, как в бою, — все три мачты, кормовая, главная и носовая, стояли голые, напоминая деревья зимой.
Даже флаг был спущен.
Плеск воды под лопастями весел напоминал чмоканье голодного идиота, дорвавшегося до миски с кашей. Облака цеплялись за верхушки мачт. Временами в них начиналось движение — казалось, повар шумовкой перемешивает вскипевший кисель, пытаясь справиться с комками. Тишайший хохот, сопровождавший эту небесную катавасию, заставлял гребцов вздрагивать и озираться по сторонам.
От хохота ныли зубы, а в боку начиналось колотье.
Кожу саднило, как если бы в воздухе летали полчища гнуса, забиваясь под одежду и впиваясь в плоть мириадами тоненьких хоботков. Избавиться от воображаемого жужжания насекомых не мог никто. В ушах стоял звон, от него кружилась голова, и рукоять весла делалась мокрой, скользкой, извиваясь словно змея.
— Держать язык за зубами! — предупредил заранее капитан.
Ослушаться не посмел никто. Хотя у многих возникала нервная болтливость, и удержаться от разговоров было труднее, нежели терпеть, когда свербит, и не почесаться.
Ожог от татуировки вернул Лючано к действительности. Вернул не полностью — туман, кипень в облаках и чмоканье за бортом остались, но сейчас Тарталья ясно понимал, где он и кто он на самом деле.
«Я сижу в навигаторской рубке „Этны“, возле „каракатицы“. Я держусь за „весло“. Я смотрю в спины навигаторов и на обзорники систем внешнего наблюдения. Я — Лючано Борготта, и я ничему не рад, чтоб вас всех в коллапсар засосало…»
Его больше не удивляло рабское расслоение личности, когда он воспринимал себя гребцом на морском судне, память о котором осталась разве что в исторических справочниках.
«Наверное, таким образом сознание защищается от нормальных для „робота“, но противоестественных для человека ощущений…»
Деградация наркомана, тонущего в галлюцинациях.
«Свежатину» пригнали в рубку в качестве аварийных батарей. Если энергообеспечение корабля пострадает в случае непредвиденной коллизии, здесь сумеют завершить РПТ-маневр, удержав курс и направив «Этну» в безопасное место.
«Куда же мы идем, при таких мерах предосторожности?…»
…А галера все раздвигала туман острым, изогнутым носом.
Извилистый фарватер требовал пристального внимания лоцмана. Чувствовалось, что здесь, в местах темных и скрытных, ходили редко, если ходили вообще. Прислушиваясь к тихим, еле различимым взвизгам кларнета, гребцы правой и левой стороны по очереди поднимали весла. Корабль делал поворот, огибал невидимые мели, уворачивался от зубастых скал — и двигался дальше.
Вор крался в темноте по чужому дому.
Лиса подбиралась к курятнику.
А в кисельных облаках хохотали комки, взмахивая перепончатыми крыльями. Чмокала вода — густая, черная, запекшаяся по гребням волн. Вот мелькнуло тело: глянцево-мокрый шланг раздвинул чернила, булькнул, изогнулся петлей, сверкнул откуда-то глазом — оранжевым с зеленой прорезью сердцевины.
И сгинул, как не бывало.
Шумно выдохнули два гребца, брат и сестра, совсем еще дети, и капитан не стал их бранить или наказывать. Капитан сам побагровел от удушья при виде глазастого шланга.
— Скорость?
— Шесть с половиной узлов…
— Прибавь, Марк…
Толстяк-навигатор тихо молился, прикипев взглядом к дисплею. Он мерил скорость и расстояние иначе, чем на галере, плывущей по ту сторону реальности — свет, сверхсвет, световой год, парсек… — но страх не имеет изнанки.
92 
