— Боже, и правда снег идет!

С раннего утра над городком нависла жуткая серая железная тишина. Небо, похожее на тусклый сплошной купол, низко нависший над крышами, было серым, потом желтоватым, потом стало почти белым. Теперь едва различимые, крохотные снежинки танцевали в воздухе, как мошкара. Брайан и Габриель глядели на них (было время обеда), а они (снежинки), казалось, не падали, но плясали прямо над покровом пара, который (по мере того как температура опускалась, приближаясь к нулю) снова закрыл поверхность открытого бассейна.

— Снег в апреле!

— В этой дрянной стране снег может быть когда угодно.

Брайан и Габриель вернулись к белому, запятнанному коричневыми кругами столику из литого чугуна, где перед тем пили чай из пластмассовых стаканчиков. Белый снежный свет беспощадно, до мельчайших подробностей высветил облупившиеся бледно-зеленые, в пятнах стены Променада и холодную мокрую бронзу льва, изрыгающего эннистонскую воду во что-то вроде раковины. Зед, который сегодня был с ними, взгромоздился на стул. Собакам можно было только в Променад и только на поводках. Габриель привела Зеда с собой после того, как он прогулялся с ней по магазинам и пробежался по ботаническому саду, и пожертвовала купанием, чтобы посидеть с собакой в Променаде, пока не придут Брайан с Адамом. Адам еще плавал где-то под пухлым одеялом тумана. Габриель решительно изгнала из головы промелькнувшие образы утонувшего Адама, обмякшего тела, которое извлекают из воды, и тому подобное. Она вернулась мыслями к поездке на море. Брайан терпеть не мог эту тему и отказывался планировать поездку вместе с ней. Он сидел, шумно почесывая осповатое лицо тупыми ногтями. Невидящий взор был устремлен на Гэвина Оара с Мэйзи Чалмерс, хихикавших за угловым столиком, и миссис Брэдстрит, которая пила сернистую воду и обдумывала свою ужасную тайну.

— Если мы хотим остановиться в гостинице, надо бронировать сейчас.

— Нам что, одного дня не хватит?

— Я думала, остановиться в гостинице будет забавно…

— Не думаю. Зачем вообще ехать?

— Ну, это наша семейная традиция. Алекс ее очень бережет.

— Не знаю, что значит «бережет», но не думаю. Кроме того, Мэривилля теперь нет и вообще нет никакого смысла ехать.

— Мы ездили в прошлом году, когда Мэривилля уже не было.

— И была скучища.

— Не думаю…

— Я знаю, почему ты хочешь ехать.

— Почему?

— Потому что тебе хочется, чтобы Джордж поехал.

— Не говори глупостей!

«Это правда, — подумала Габриель, — но в ней нет ничего плохого. Очень важно дать Джорджу понять, что нам не все равно».

— Какой он все-таки игрун!

— Да, помнишь, как мы смотрели на него через окно кухни, а он все играл сам по себе…

Зед, распушившийся на сумке с покупками Габриель, был похож на птичку в гнездышке. На морде его играло выражение, которое Габриель называла «победительным»: черная губа чуть приподнялась, показывая зубы, иссиня-черные шанжановые глаза кокетливо глядят на поклонников. Зед нерешительно тронул ручку сумки белой лапкой, глянул на Габриель, потом дважды хлопнул по ручке, словно приглашая в игру или ритуал.

— Зедик! Где твой мячик?

— Габриель, не заводи его.

— Зедик, ты моя лапочка, поцелуй ручку!

— Слюнявый цуцик. Бывают маленькие собачки, но это что-то совсем идиотское. Мелкая изнеженная тварючка, даже постоять за себя не может.

— В Эннистоне собакам не грозит борьба за существование! — И добавила: — О господи.

Крохотное, беззащитное существо, которое так легко раздавить. О господи.

— Это не собака, а мягкая игрушка какая-то. Для Адама он и есть игрушка.

  128