42 
— Элли, ты где? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Мы с Седриком…
— Умоляю, забери меня отсюда, а то не знаю, что я сделаю… — перебивая ее, жалобно бормочу я.
— Где ты? Что стряслось? — испуганно спрашивает Элли.
Я даю ей адрес блюз-клуба.
— Мы скоро будем! — почти кричит в трубку Элли. — Только не глупи, слышишь?!
— Ага, — отвечаю я, уже закрывая телефон.
Погода резко испортилась: накрапывает дождь и дует прохладный ветер. Я, ёжась, стою возле автостоянки. По моим щекам текут слезы, а глаза щиплет от расплывающейся туши.
— Повеселимся, крошка? — доносится до меня из синих сумерек чей-то басистый развязный голос.
Резко поворачиваю голову и вижу перед собой лысого приземистого типа с нахальной физиономией. Он крутит в руках бутылку виски и рассматривает меня так нагло, будто я выставлена в витрине с ценником на груди.
— Работаешь?
Вопрос возмущает меня до глубины души. Я хмурюсь и выпаливаю:
— Что ты сказал? — Только теперь вспоминаю, как вызывающе я выгляжу, и до меня доходит, что, дабы не ввязываться в историю, лучше объясниться с любителем ночных бабочек мирно.
— Послушай-ка, детка… — с угрозой в голосе произносит он, приближаясь ко мне еще на шаг.
Я поднимаю руки и улыбаюсь.
— Вы, наверное, не за ту меня приняли. Неудивительно! — Нервно смеюсь, наклоняю голову и окидываю свой наряд быстрым взглядом. — Только я не… — При одной мысли, что ко мне подошли как к уличной девке, делается тошно. — Я не работаю, — через силу договариваю я. — Это мы просто… дурачимся. С друзьями… Они сейчас приедут…
На мое счастье, как раз в эту минуту у обочины тормозит «лендровер» Седрика. Со стороны пассажирского сиденья открывается дверца и на тротуар выходит Элли. Я подскакиваю к ней и беру ее за руку. Она отшатывается.
— Эй, красавица, ты в своем уме?!
— Элли! — ною я.
Лысый усмехается, качает головой и идет прочь.
— Не узнаешь? — Я снова хватаюсь за руку подруги.
Она в ужасе округляет глаза, наклоняет голову и всматривается в меня.
— Келли?!
Я смеюсь смехом, который больше похож на рыдания.
— Да, это я.
— Что с тобой?
— Я… погибаю… схожу с ума… — Прижимаю к лицу ладони и реву, как беспомощная дошкольница.
Наконец я умылась и расчесала волосы. Моих локонов не вернуть и не стереть с головы проклятую черную краску, но главное сейчас не в ней. А в смятении, которое оплело душу цепкой паутиной, и в боли, которая засела в сердце точно заноза.
«Мазду» я оставила на стоянке до завтра. Седрик довез нас до моего дома и тактично, не задавая вопросов, уехал. Укутываюсь в теплый халат и сажусь у стола на кухне. Элли сварила кофе, наполнила чашки и поставила одну передо мной.
— Выпей и расскажи все по порядку.
Я делаю глоток кофе и вновь прокручиваю в голове события прошедшего дня. Пожалуй, настолько тяжело мне не было даже в тот вечер, когда мама сказала, что бросает папу. Губы снова начинают дрожать, но я поджимаю их, чтобы опять не разреветься.
Элли подходит, обнимает меня и похлопывает по спине.
— Ну-ну. Может, все не настолько страшно, как тебе кажется…
Ухмыляюсь.
— Если бы… — Тяжко вздыхаю и начинаю сбивчиво рассказывать, как получилось, что наш с Максуэллом многообещающий роман закончился полным провалом.
В первые минуты я настолько увлечена своим горем и негодованием, что, даже когда поглядываю на Элли, не замечаю отражающихся на ее лице чувств. Потом вдруг обращаю внимание на то, что она, всегда столь нетерпеливая и словоохотливая, упорно молчит, будто в чем-то не согласна со мной, но не хочет меня перебивать и сильнее расстраивать.
Я пристально на нее смотрю. Элли вовсе опускает глаза и дослушивает меня, глядя в стол.
— Теперь все кончено, и, хоть, конечно, порвала я с ним отнюдь не самым достойным образом, я ни капли об этом не жалею! — восклицаю я, чувствуя, что начинаю сомневаться в своей правоте, но еще не вполне понимая почему.
Элли вздыхает, окидывает меня долгим странным взглядом и напряженно молчит.
Я совсем теряюсь.
— Скажи же что-нибудь!
— А что говорить? — отводя взгляд в сторону, спрашивает она.
— Хотя бы то, что ты поддерживаешь меня!
— В том, что ты перекрасилась? — Элли кривит губы. — Ты, конечно, прости… но, по-моему, быть шатенкой тебе идет больше.
— При чем здесь это?! — взрываюсь я. — Понятное дело, что с маскарадом я переусердствовала, но это от безысходности! Я говорю про Максуэлла, про то, что я прекратила с ним отношения. Они все равно были обречены!
42 
