Мадам Легран была разочарована. Она верила, что это — надежное лекарство. Она немедленно приготовила другое, приняв которое я почувствовала себя значительно лучше.
— Я думаю, что мы попали в точку, — сказала мадам Легран. — Первое лекарство было слишком сильным. Ланс был глубоко обеспокоен.
— Тебе необходимо больше отдыхать, Кларисса, — сказал он. — Ничего другого не нужно.
Я больше не ездила верхом, но любила гулять. Ланс предложил поехать в деревню, где мне будет гораздо лучше. Я думала то же самое, но там мне не хватало бы прогулок по оживленному Лондону.
Как бы то ни было мы поехали в деревню, и Ланс сказал, что, как ему кажется, мне следует остаться там до рождения ребенка. Конечно, он должен время от времени бывать в Лондоне, но он будет сопровождать меня и останется со мной в течение нескольких недель.
Итак, мы переехали в деревню. Мадам Легран объявила, что она очарована Клаверинг-холлом.
— Как он красив, — сказала она. — Старинный английский сельский дом. Я бы хотела никогда не уезжать отсюда.
— Вы здесь желанная гостья, пока вам это по душе, — сказал Ланс с присущим ему великодушием.
— Ваш муж — безрассудный мужчина, — улыбнулась она мне. — Послушайте, что он говорит. Да ведь вы возненавидите меня через несколько месяцев.
— Я уверен, мадам Легран, что не смог бы вас возненавидеть, сколько бы ни пытался, — сказал Ланс.
— О да, он обольститель, — ответила она. Я вовсе не чувствовала себя лучше в деревне, несмотря на лекарства, которые мадам Легран продолжала готовить для меня.
Вспоминаю один случай, когда Сабрина была со мной. Она привыкла приходить и усаживаться на мою кровать, когда я чувствовала себя неважно.
— Вот видишь, как много неприятностей доставляет этот ребенок, — сказала она. — Из-за него ты должна лежать в постели. Тебе никогда не приходилось оставаться в постели из-за меня.
— Ну же, Сабрина, — ответила я. — Не надо так ревновать к этому младенцу. Ты будешь любить его так же как я.
— Я буду ненавидеть его, — сказала она жизнерадостно.
Одна из горничных внесла на подносе лекарство, и, как только она вышла, Сабрина взяла его и сделала глоток.
— О-о, какое гадкое. Почему вещи, которые приносят нам добро, всегда так отвратительны?
— Быть может, нам только кажется, что они отвратительны.
Сабрина тщательно обдумала это.
— Красивые вещи иногда тоже делают добро. Вот ты носишь свое кольцо. То, что украла Жанна. Оно принадлежало королеве.
— Это верно.
— Бабушка Присцилла говорила мне, что короли и королевы носили их потому, что люди пытались отравить их, а если положить кольцо в питье, яд впитывается.
— Что-то вроде этого.
Сабрина сняла кольцо с моего пальца и со смехом бросила его в лекарство.
— Давай посмотрим, что произойдет, — сказала она.
— Ничего не случится, ведь это не яд. Глаза Сабрины округлились.
— Предположим, он был здесь. Тогда мы увидим, что он перешел в кольцо. Она поднесла кольцо к свету. — Я не могу ничего разглядеть.
В этот момент вошла Нэнни Керлью.
— Пора в постель, мисс Сабрина. Что вы делаете?
— Она испытывает мое кольцо, Нэнни.
— Что еще за выдумки.
— Я вижу, как яд входит в него! — вскричала Сабрина.
— Чушь. Вы не можете ничего видеть.
— Нет могу, могу.
Я взяла у нее стакан. Ни кольцо, ни жидкость совсем не изменились. Я вынула кольцо.
— Оно стало мокрое, — сказала я, — и у меня теперь нет желания пить это.
— Я принесу для вас другую порцию лекарства, миледи, — сказала Нэнни Керлью.
— О, спасибо.
Сабрина обняла меня за шею.
— Не позволяй себя убивать, — попросила она.
Я засмеялась.
— Дорогая Сабрина, у меня нет ни малейшего намерения так поступать.
Нэнни Керлью принесла полотенце и вытерла кольцо, которое я надела на палец. Сабрина ушла вместе с ней.
Чуть позднее в комнату вошла мадам Легран с новой порцией лекарства.
Нэнни Керлью объяснила мне происшедшее тем, что у мадемуазель Сабрины слишком пылкое воображение. Она искала яд в лекарстве при помощи кольца.
— Сабрине нравится драма, — рассмеялась я. — И нравится быть в ее центре, не так ли? Я понимаю эту малышку.
* * *
Я заметила, что один из молодых людей, приходивших к Лансу играть, интересовался Эммой. Не то чтобы другие мужчины ею не интересовались, но Эдди Мортон делал это по-другому. Это был высокий, если не сказать долговязый, молодой человек с очень красивыми волосами, бледно-голубыми глазами, с довольно длинным носом и слабым подбородком. Он был заядлым игроком, и я слышала, что однажды он выиграл в лондонских клубах пятьдесят тысяч фунтов за одну ночь и проиграл их в течение недели. Он был младшим сыном богатого отца, но быстро промотал свою долю наследства, и вся семья с неодобрением следила за его деятельностью. В то же время это был приятный человек, всегда в хорошем настроении, жизнерадостный и всегда готовый играть.