119 
Она взобралась на кровать и внимательно меня осмотрела.
— Ты больна, — сказала она. — Из-за этого глупого ребенка.
— Женщины часто недомогают, когда вынашивают детей.
— Тогда глупо их иметь, — насмешливо сказала Сабрина и еще раз оглядела меня. — К тому же ты выглядишь чуточку сердитой, — заметила она.
— Я не сердита.
— Ты грустная, сердитая и больная.
— Во всяком случае, ты откровенна, Сабрина. Впрочем, со мной все в порядке. Она сказала:
— Я не хочу, чтобы ты умерла.
— Умерла? А кто говорит, что я собираюсь умирать?
— Никто этого не говорит. Они только думают об этом.
— Что, собственно, ты имеешь в виду? Сабрина крепко обняла меня за шею.
— Давай уйдем отсюда. Ты и я… Мы можем взять малыша с собой. Я буду присматривать за ним. Мне было бы приятно, если бы нас было только трое. Никакой Эммы. Никакого Жан-Луи. Никакой ее.
— И никакого Ланса? — спросила я.
— Ну, он, вероятно, останется теперь с ними…
— Ты это о чем?
— Ему нравится она, понимаешь?
— Кто?
— Эмма, — ответила Сабрина убежденно. — Она нравится ему больше, чем ты.
— Я так не думаю. Она энергично закивала.
Служанка вошла с чашкой горячего дымящегося шоколада, источавшего великолепный запах. Сабрина посмотрела на него с подозрением.
— А где кольцо? — спросила она.
— Кольцо?
— Твое безоаровое кольцо.
— У меня его больше нет.
— Его… снова украли?
— Почти.
Ее глаза округлились, и я порывисто уточнила:
— Ланс играл на него и проиграл.
— Оно ведь твое! — воскликнула она. — Как подло забирать его!
Я молчала, и она вдруг прижалась ко мне с глазами, круглыми как блюдца.
— О, Кларисса, — пылко сказала она, — ты не должна умирать, не должна.
— О чем ты говоришь? Какая ты смешная, Сабрина.
— Я не знаю, — сказала она упавшим голосом. — Знаю только, что мне немного страшно…
Я крепко прижала ее к себе, а потом сказала:
— Как насчет того, чтобы поиграть в наблюдения?
— Давай, — ответила она, оживившись. Пока мы играли, я думала, какой странный ребенок Сабрина, и как она мне дорога — в той же мере, как и я дорога ей. Между нами с самого ее рождения возникла близость. Она была мне больше, чем кузина — она была мне словно родная дочь. И я сильно ее любила. Я любила ее странность, своенравие, тягу к драматичному и ко всему, что, казалось, предвещало драму — все это вместе была Сабрина.
* * *
Теперь Сабрину захватила ее собственная выдумка; связывающая Ланса, Эмму и меня.
Мне трудно было взвесить основательность подозрений, созревших в моем уме в результате моих собственных наблюдений и на основе предположений Сабрины Сабрина хотела, чтобы я принадлежала ей. Она была готова принять и нового ребенка, но ей хотелось чтобы мы остались одни. Она возмущалась всеми другими, и Лансом теперь даже больше, чем прочими. Она видела в нем реальное препятствие и с характерной целеустремленностью делала все возможное для удаления этой преграды.
Сабрина настроилась на то, что Эмма и Ланс — наши враги, а мадам Легран их союзница. Мысленно она вместе со мной противостояла им. Поскольку Ланс был моим мужем, Сабрина думала, что должна существовать другая женщина, так как была весьма осведомлена о подобных вещах, жадно прислушиваясь к болтовне служанок. Иногда мне было любопытно, сплетничали ли служанки о Лансе и Эмме.
Эдди Мортон все еще ухаживал за Эммой. У него был небольшой дом недалеко от Клаверинг-холла. Родовой дом его семьи находился в средней Англии, но у него не было шансов получить этот дом в наследство. Эмма почти не поощряла его. Думаю, что моя сестра была слишком практична, чтобы заключать брак, не суливший ей никаких финансовых выгод.
Сабрина тщательно наблюдала за ними. Я хотела бы знать, замечает ли кто-нибудь ее слежку, но манера, в которой она стремилась меня защитить, была трогательная.
Иногда между людьми существует особая связь, их жизни тесно переплетены вследствие этого весьма сильно влияют одна на другую. Позднее я часто думала об этом.
Сабрина оказывала на меня глубокое воздействие. Она сеяла в моей душе семена подозрения, создавала во мне настроение, которое всецело вырастало из ее фантазий, хотя я и не была уверена, что они соответствуют действительности. Порой мне хотелось знать, не обладает ли она особым чутьем; в другие моменты я отвергала ее намеки как детский вздор. Она была собственницей и мечтала, чтобы я принадлежала только ей, более того, у нее было неодолимое влечение к драме. Ее главным интересом теперь было защитить меня от какого-то надвигающегося зла, но действительно ли она его ощущала или выдумывала из ревности к Лансу этого я не могла с уверенностью утверждать.
119 
