41 
– Скажу только, что не вы один пытаетесь искупить свои грехи.
Его смех стал насмешкой для них обоих.
– Что такой образец добродетели может знать о грехе?
– Больше, чем вы думаете, – прошептала она, отворачиваясь.
Его нос коснулся ее нежной щеки, хотя она не могла сказать, случайно или намеренно. Без преграды, создаваемой ее очками, она чувствовала себя очень уязвимой.
– Вы стараетесь убедить меня продолжать жить, но так и не предложили ни одной причины, ради чего мне это делать. – Он встряхнул ее, его руки не собирались ее отпускать, а голос был тверд. – Вы можете сделать это, мисс Викершем? Вы можете привести мне хотя бы одну причину, зачем я должен жить?
Саманта не знала, может или нет. Но когда она повернула голову, чтобы ответить, их губы соприкоснулись. И он поцеловал ее, накрывая ртом и проводя сладким жаром своего языка по ее губам, пока они не разъединились с тихим звуком полустона–полувыдоха. В нетерпеливом ожидании ее капитуляции, он с силой притянул ее к себе, чувствуя вкус скотча, желания и опасности.
Ее глаза медленно закрылись, опуская их на один уровень. В обольстительном объятии темноты ее поддерживали только его руки, только жар его рта согревал ее, только хрипловатая музыка его стона заставляла все ее чувства вальсировать. Когда его язык грубо ворвался в мягкость ее рта, в ушах Саманты бешено застучал пульс, отмечая каждый удар ее сердца, каждое мгновение, каждое разочарование. Его руки соскользнули с ее плеч на спину, притягивая до тех пор, пока ее груди не коснулись его твердой груди. Она обняла его одной рукой за шею, изо всех сил стараясь ответить на каждое отчаянное требование его рта своим.
Как она могла спасти его, если она не может спасти даже себя?
Она чувствовала, что спустилась в темноту вместе с ним, и отчаянно желала капитулировать и телом и душой. Возможно, он и утверждал, что приговорен к смерти, но между ними переливалась жизнь. Жизнь в виде древнего танца соединенных языков. Жизнь в виде непреодолимого тянущего ощущения в ее лоно и сладострастной боли между бедер. Жизнь, пульсирующая на мягкости ее живота через поношенный хлопок ночной рубашки.
– Святой Христос! – выругался он, вырываясь из ее рук.
Потеряв его поддержку, Саманте пришлось опереться руками на стол за своей спиной, чтобы не упасть. Ее глаза открылись, и она с трудом удержалась от того, чтобы прикрыть их рукой. Выйдя из восхитительной тени поцелуя Габриэля, она внезапно поняла, что даже слабеющий свет от камина кажется ей слишком резким.
Стараясь отдышаться, она повернулась и увидела, что Габриэль на ощупь обходит вокруг стола. Его руки теперь не были такими уж уверенными. Они уронили на пол пузырек чернил и нож для писем с медной ручкой, а потом накрыли пистолет. Когда он сгреб рукой оружие, его выражение лица было самым решительным, из тех, что она когда–либо видела, и придушенный крик застрял в горле Саманты.
Но он просто потянулся через стол к ней. Нащупал ее руку и вложил в нее оружие. Уходите, – скомандовал он сквозь стиснутые зубы, смыкая ее пальцы на пистолете. Когда она заколебалась, он толкнул ее к двери и повысил голос до крика.
– Уходите немедленно! Оставьте меня одного!
Бросив потрясенный взгляд через плечо, Саманта завернула пистолет в подол своей ночной рубашки и выбежала из библиотеки.
Глава 10
«Моя дорогая Сесиль,
Вы уже решили, какое из моих достоинств интригует Вас больше – моя робость или мое смирение?..»
* * *
Услышав приглушенный удар, Саманта резко села на кровати в испуге, что это отдаленный звук пистолетного выстрела.
– Мисс Викершем? Вы не спите?
Беквит снова постучал в дверь, и она прижала руку к груди, пытаясь унять бешено бьющееся сердце. Оглянувшись на свой сундучок в углу, она вспомнила, что пистолет Габриэля теперь глубоко похоронен в нем, рядом со связкой писем.
Она отбросила одеяла и встала с постели, на ходу надевая очки. После того, как Габриэль отослал ее, она провела остаток ночи, свернувшись в несчастный клубочек и убеждая себя, что только идиотка может оставить его одного в таком состоянии. Она провалилась в тяжелый сон без сновидений только перед самым рассветом, от полного нервного истощения.
Набросив халат, она приоткрыла дверь.
Хотя Беквит тоже выглядел так, словно провел беспокойную ночь, как и она сама, его налитые кровью глаза смотрели на нее с хорошим настроением.
41 
