— Прошу меня извинить, миссис Бейкер пытается привлечь мое внимание.
Он откланялся и ушел. Эшлин тотчас повернул Натали к себе за плечи.
— Что все это значит?
— Что именно?
— Я следил за твоей беседой с Ковингтоном, дорогая. Мне не слишком понравилось то, что я увидел. Неужели мне следует ревновать?
— Нет, что ты! — запротестовала Натали, мысленно скрежеща зубами.
Она вела себя именно так, как говорил о ней Кейн — лицемерила, притворялась, играла роль. Проще говоря, она непрерывно лгала. Будь она честной перед Эшлином и собой, она бы ответила: “Да, у тебя есть тысяча и одна причина ревновать меня к Ковингтону! Я позволила ему то, чего не позволяю тебе, своему жениху! Я была с ним в постели, я делала такое, за что ты презирал бы меня! А теперь он пытается все это повторить! Он обольщает меня, и я… я слабею! Ревнуй меня, Эшлин, ревнуй, не позволяй мне снова пасть!”
— Вот и хорошо, — улыбнулся граф ее негодующему протесту и привлек чуть ближе к себе. — Понимаешь, я прочел в глазах Ковингтона желание…
— Эшлин, прошу тебя!
— Ты должна выслушать, дорогая, — мягко упрекнул он. — Думаешь, я слеп? Для меня давно уже не секрет, что Ковингтон на тебя засматривается. Это совершенно очевидно, он даже не старается этого скрывать! Но я не раздосадован — я польщен, и хотя не доверил бы этому южанину свой бумажник, не говоря уже о невесте, тебе, моя дорогая, я могу доверять. И я доверяю. Безоговорочно!
Дальнейшее стало для Натали чистейшим мучением, так как выйти из роли теперь было совершенно невозможно. Она танцевала с каждым, кто ее приглашал: со старателями, ковбоями, служащими приисковой компании и так далее и так далее — и старательно притворялась веселой, совершенно уверенная, что Кейн следит за ней знающим, пренебрежительным взглядом. Разумеется, Натали пыталась всячески избежать этого взгляда, и это удавалось ей до тех пор, пока Кэрол Томпсон не вытащила южанина в круг танцующих.
Хорошенькое лицо вдовушки сияло не хуже хрустальной люстры у нее над головой. Она приходилась Кейну чуть повыше плеча и не преминула этим воспользоваться, положив туда голову и искоса бросая на него кокетливые взгляды. Нисколько не смущаясь, она откровенно прижималась к своему кавалеру, губы ее были призывно полуоткрыты, глаза горели. Она была воплощением покоренной женщины.
Поймав себя на том, что разглядывает эту пару, Натали виновато потупилась, но взгляд как магнитом тянуло в ту сторону. Кейн что-то говорил Кэрол, улыбаясь так, что щеки ее рдели от счастливого смущения. Бог знает почему это показалось Натали на редкость неприятным зрелищем.
Внезапно, словно ощутив на себе пристальный взгляд, Кейн повернулся. Улыбка его померкла, брови сошлись, лицо омрачилось. Натали наступила своему кавалеру на ногу, извинилась и до боли закусила губу.
Чего он хочет, этот южанин? Она ни на секунду не поверила, что он всерьез поощряет заигрывания Кэрол! Скорее всего он делает это нарочно, чтобы показать, как мало для него значит она, Натали. Чтобы позлить ее. Разве не это главная цель его пребывания в Клаудкасле — мучить ее, издеваться над ней? Или ему довольно было дать ей понять, что он не считает ее порядочной женщиной? Обидеть ее в ответ на обиду и забыть о ней. Теперь ее присутствие ему просто мешает.
— …как раз поэтому?
— Что? — встрепенулась Натали, очнувшись и поймав обрывок вопроса своего бородатого кавалера. — Простите, я немного отвлеклась!
— Я говорю, вы не спешите со свадьбой, чтобы приурочить ее к Рождеству? А то вчера ребята спорили, ну я и решил узнать…
— Да, именно к Рождеству, — заверила Натали. — Чтобы отпраздновать сразу два события.
— Так я и думал!
Танец продолжался. Натали незаметно увлекла кавалера подальше от Кейна и Кэрол и потом старалась держаться как можно дальше от них. К счастью, то был единственный танец Кейна. После этого он занял место возле оркестрантов, скрестил руки на груди и, безразличный к перешептываниям, остался в этой позе, наблюдая за танцующими. Тщетно женщины проносились мимо него в вихре танца, принимая самые обольстительные позы, он только улыбался им, но не покидал своего поста.
По мере того как вечер набирал обороты, пунш в чаше становился все крепче, словно каждый поставил себе целью плеснуть туда виски. Музыка гремела, стены и пол содрогались от топота. Рано или поздно кровь должна была ударить в головы, и это, конечно же, произошло.