Последние отзывы

  33  

Алике Виктория Елена Луиза Беатриса, принцесса Гессен-Дармштадтская, родилась 25 мая (6 июня) 1872 года. Она была веселой девочкой, «солнышком», как прозвала ее мать, но когда ей было шесть лет, мать внезапно умерла, и это наложило глубокий отпечаток на характер девочки. С детства у нее стали проявляться черты властности, упрямства и набожности — так что гофмаршал Гессенского двора по секрету сказал русскому послу в Берлине: «Какое для Гессен-Дармштадта счастье, что вы от нас ее берете».

Александр III дал согласие на брак и даже торопил приезд Алике ввиду своей тяжелой болезни и предчувствия смерти. Невеста наследника приехала в Россию почти незамеченной, и последние недели накануне свадьбы прошли у постели умирающего царя. Здесь уже проявились те черты характера будущей царицы и ее отношения к мужу, которые стали так отчетливы позднее. «Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя, — записывает она в его дневник. — Ты — любимый сын Отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви свою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты». Когда в 1905 году "государь принимал решения, которые я советовал не принимать, — вспоминает Витте, — я несколько раз спрашивал его величество, кто это ему посоветовал. Государь мне иногда отвечал: «Человек, которому я безусловно верю». И когда я однажды позволил спросить, кто сей человек, то его величество мне ответил: «Моя жена». «Мне много приходилось наблюдать, что во всех вопросах Александра Федоровна имела решающий голос, — пишет Панкратов о их жизни в 1918 году. — Николай Александрович хотя и возражал, но очень слабо».

В конце октября 1894 года, в то время как бальзамировали тело только что усопшего императора, Алике была крещена по православному обряду и получила имя Александры Федоровны, как и жена Николая I. Крещение было условием брака, но при ее глубокой религиозности переход из протестантства в православие был нелегок, ее даже освободили от обязанности трижды отрекаться от старой веры. Что бы ни сыграло решающую роль, но она обратилась к новой религии со всем жаром души. Особенно поразила ее древняя обрядовая сторона православия, так контрастирующая с очень простыми внешними формами протестантизма. «Для императрицы старина была дорога в мистическом отношении, — пишет Григорий Шавельский, — она уносила ее в даль веков, к тому уставному благочестию, к которому, по природе, тяготела ее душа».

Но и земная жизнь поначалу радовала ее. «Я никогда не могла представить себе возможность подобного беззаботного счастья на этом свете, — писала она в дневнике Николая. — Отныне нет больше разлуки… и когда здешней жизни придет конец, мы встретимся опять на другом свете, чтобы быть вечно вместе». Между этой записью и той страшной ночью, когда они последний раз глянули друг другу в глаза в подвале ипатьевского дома, прошло двадцать четыре года. Не знаю, встретились ли они опять «на другом свете», но на этом их любовь сохранилась до последнего дня, и вполне возможно, что, будь Александра Федоровна женой «гвардейского полковника», ее жизнь была бы счастлива — но она была женой русского царя.

Она хотела любить русский народ и быть им любимой, но «народ» был понятием отдаленным и неощутимым, реальным было окружавшее ее «общество». Ни протестантское воспитание, ни православное неофитство не способствовали сближению Александры Федоровны с петербургским светом, который со времен Екатерины II имел оттенок некоторого вольтерьянства и не прочь был посмеяться над ханжеством; да и вообще, видимо, нет ничего такого, над чем бы не посмеялся русский человек.

Сами обстоятельства брака, заключенного через неделю после похорон, способствовали отчуждению молодой императрицы, как бы «прибывшей за гробом». Неудачно сложились и отношения со вдовствующей императрицей — обе претендовали на первенство, и взаимная неприязнь сохранилась на всю жизнь. Да и сами молодые супруги стремились к уединению и в качестве постоянной резиденции выбрали не Петербург, а Царское Село. Они мечтали о тихой семейной жизни — но даже радость материнства оказалась для Александры Федоровны смешанной с горечью.

В ноябре 1895 года она должна была родить, ждали наследника, но царица родила девочку, и затем это стало повторяться регулярно каждые два года: Ольга в 1895 году, Татьяна в 1897-м, Мария в 1899-м, Анастасия в 1901-м. Появились уже стишки о «причитании над молодой царицею, рождающей со стенанием девицу за девицею». Все это еще более побуждало царя и особенно царицу отгораживаться от общества. Конечно, приглашение на чай, шутка, улыбка, несколько доброжелательных слов со стороны Александры Федоровны могли бы изменить отношение к ней — но она если и хотела, то не умела этого, она мучительно терялась в обществе, ее холодное красивое волевое лицо покрывалось красными пятнами, она не знала, что сказать, при этом была полна сознанием дистанции между нею и ее подданными.

  33