50 
Глупости! — говорю я себе, делая уверенный шаг вперед. Бредовые выдумки. Фантазии, рожденные переутомленным и жаждущим любви воображением.
Приостанавливаюсь второй раз и лишь теперь замечаю, что я у порога того самого бара. Смотрю на часы. Невероятно! Маленькая стрелка указывает на четверку, а большая подползает к двенадцати. Я купила билет на тот же рейс, но, так как старательно гнала мысли об Эдвине и слишком переживала, что стать спокойной и бесстрастной у меня никак не выходит, ни разу не задумалась об этом.
К бару приближается компания из четырех человек, и мне приходится посторониться. Может, вообще уйти? К щекам приливает краска.
Да, так будет лучше, говорю я мысленно, но сердце молит: всего одну чашечку кофе! Одну-единственную чашку в знак того, что все окончательно осталось в прошлом. Секунду-другую медлю, киваю и вхожу в бар.
Если бы за нашим столиком сидел сам Джордж Буш-младший или, скажем, Билл Гейтс, я удивилась бы куда меньше. Там же, ко мне спиной, облокотившись на стол и немного ссутулив плечи, сидит… Кто бы вы думали?
Да-да! Он. Эдвин. Я узнаю его мгновенно, хоть и не вижу лица, но первые мгновения стою, задыхаясь от волнения, и не верю своим глазам. В голове стучит мысль: наверное, это оно и есть — сумасшествие. За столиком никого или другой человек, а мне просто кажется…
Зажмуриваюсь, качаю головой, глубоко вздыхаю. Открываю глаза и опять вижу Эдвина.
Подскакиваю к стойке, жестом прошу бармена наклониться, чтобы мой шепот услышал лишь он, указываю на парня, который до боли похож на принца из моей сказки, и едва слышно спрашиваю:
— Не могли бы вы описать мне этого человека?
Если бы бармен оказался мордоворотом лет тридцати, он послал бы меня куда подальше и даже задумываться не стал бы над моей идиотской просьбой. Передо мной же подросток лет восемнадцати с еще сияющими жаждой познать мир глазами и доверчивым юношески нежным лицом. Он озадачивается и морщит лоб.
— А вы сами что, его не видите?
Хихикаю.
— Понимаете… у меня здесь свидание. А я забыла надеть очки.
Бармен нахмуривается.
— Свидание? В этом баре?
Киваю.
— У нас это вроде игры. Так нужно.
Парнишка понимающе кивает и всматривается в того, кого я приняла за Эдвина. Или же… в самого Эдвина.
— Темно-русые волосы, гм… — Он щелкает пальцами и указывает на меня. — Я помню его лицо! Когда этот парень платил за кофе, из его бумажника на стойку высыпались чуть ли не все деньги. Он их еще очень забавно собрал — сгреб все разом и положил назад как попало. Казалось, он думает совсем о другом.
Складываю перед грудью руки, безмолвно прося продолжать.
— Впрочем, довольно трудно его описать. Глаза, кажется, карие, с каким-то, гм… особенным блеском. На лбу вроде бы залысины…
Приподнимаю руки. Этого вполне достаточно. У меня на глаза наворачиваются слезы, и остановить их я совершенно не в состоянии.
— Эй, вы что, плачете? — с легким испугом спрашивает парнишка.
Неподдельно улыбаюсь и вытираю щеки.
— Это… от радости. — Нет, кофе мне, пожалуй, сейчас ни к чему. Но смочить пересохшее горло не помешает. — Стакан воды, пожалуйста.
Бармен кивает, проворно наполняет стакан содовой и называет цену, но я не могу разобрать его слов. Достаю из кошелька первую попавшуюся купюру — может, целый полтинник, но мне все равно, — кладу ее на стойку, отпиваю из стакана воды и делаю шаг в сторону столика, за которым не двигаясь сидит одинокий Эдвин.
— Мисс, а сдачу? — кричит бармен.
Не оглядываясь, машу рукой.
— Ну… спасибо… — так же громко и восторженно произносит парнишка.
Блестки в воздухе становятся заметнее. Нет, это не дешевые кусочки фольги и не осколки елочной игрушки, а сотканные из фантастической серебристо-золотой пыли крупинки. Видны они, наверное, лишь счастливцам-дуракам и влюбленным.
Иду медленно и с каждым шагом острее и полнее чувствую близость Эдвина. Пусть продлится это всего пару минут, но я снова в сказке. Дышу ею, пропитываюсь, запечатлеваю в памяти каждый отдельный фрагмент…
Подхожу к столику с неистово бьющимся сердцем, на миг замираю за спиной у Эдвина, делаю еще два шага и сажусь напротив.
Его лицо застывает от изумления, в мечтательно-грустных глазах вспыхивают столь мною любимые звездочки, а мгновение-другое спустя, как и у меня, в них блестят слезы. Смотрим друг на друга не мигая, наверное, минуту. Впрочем, мне трудно говорить о времени — все перевернулось и течет по иным правилам. Эдвин хмурится, протягивает руку, но не прикасается ко мне, а медленно опускает ее на стол.
50 
