— За что? — спрашиваю я. У него под боком мне настолько уютно и спокойно, будто я окруженный вниманием и заботой младенец и лежу в колыбели на мягкой постельке, а внешний мир отделен от меня полупрозрачным пологом.
— За то, что стал выдумывать глупые правила игры вместо того, чтобы сразу же взять твой телефон и больше никогда не выпускать тебя из виду, — с нотками раздражения на самого себя говорит Эдвин.
— А мне не следовало морочить тебе голову в Лос-Анджелесе, — виновато признаю я.
Эдвин целует меня в голову.
— Ничего. Впредь будем умнее. Теперь повсюду станем ездить только вдвоем.
Смеюсь. Вообще-то мы еще ни недели не жили вместе и, конечно, не имеем понятия, поладим ли в быту, сможем ли сосуществовать. Но, наученная горьким опытом, я теперь знаю, что сомнения и страхи отнюдь не лучшие помощники в чем бы то ни было. Надо верить, что у нас с Эдвином… все должно сложиться.
— Сначала следует решить, где нам поселиться. — В моем голосе нет ни отзвука неуверенности в том, что отныне у нас все будет пополам. — Ты из Нью-Йорка, а я из Лос-Анджелеса.
Эдвин взмахивает рукой.
— Это не проблема.
С готовностью киваю.
— Устроимся, заживем такой удивительной жизнью, какой не увидишь даже в голливудских фильмах. И будем много путешествовать.
— Первым делом съездим в Сахару и покатаемся на верблюде, — многозначительно говорю я.
Эдвин медленно поворачивает голову и смотрит на меня в счастливом ошеломлении.
— Неужели помнишь?
— Конечно, — говорю я, весьма довольная собой.
Эдвин наклоняется ко мне так близко, что наши губы почти соприкасаются.
— Да, непременно. Мы непременно поедем кататься на верблюдах. Неспроста я до сих пор не осуществил свою глупую детскую мечту. Ждал тебя.
Мы снова целуемся, и мне кажется, что нам не нужна ни Сахара, ни Нью-Йорк или Лос-Анджелес, ни гостиница. Лучшее место на земле там, где мы сейчас, в эту минуту, — обыкновенное нью-йоркское такси.