Умолкаю. Если Эдвин вдруг решил, что может простить меня, ему бы самое время сказать об этом. Весь его вид, выражение лица и взгляд говорят о том, что он все-таки хочет быть со мной, однако он как будто и не собирается ни о чем говорить. Сидит и молча смотрит то на меня, то на конверт и записку.
Надо дать ему время, еще немного подождать, говорю я себе, хоть внутри от неопределенности и тревоги все вертится каруселью. Он еще не вполне осознал то, что я рассказала, не до конца разобрался в своих чувствах и не готов к разговору.
Эдвин смотрит на мою ногу, на которой до сих пор задрана штанина, вновь переводит взгляд на меня. Несмело улыбаюсь, вспоминаю, что после сна в самолете я ни разу не взглянула на себя в зеркало, и в смущении провожу рукой по волосам.
Молчание становится тягостным, а минуту спустя — невыносимым. Прикидываю, что если сама стану спрашивать, желает ли он видеть меня в качестве постоянной спутницы, то лишь все опошлю, может даже спугну его. Из последних сил жду еще минуты две, жестко говорю себе: значит, не судьба, наклоняюсь и резким движением одергиваю штанину.
— Забавно, что мы встретились третий раз не сговариваясь. — Прятать в душе боль невообразимо трудно, но я стараюсь изо всех сил. Уйти лучше легко и без слез, а выплакаться в дамском туалете или даже в такси, если не выйдет дотянуть до гостиницы. В конце концов, страдать из-за этого парня мне не привыкать. Делается смешно. — Три раза! — с улыбкой говорю я. — Четвертого наверняка не будет.
Эдвин, будто с намерением возразить, сжимает губы и хмурится. Больше не в силах мучиться, я вскакиваю, вешаю на плечо сумки и, уже шагая прочь, восклицаю:
— Будь счастлив!
Выбегаю из бара, но приостанавливаюсь у порога от звона бьющегося стекла и женского визга позади. — Смотреть же надо под ноги!
Поворачиваю голову и вижу Эдвина. Он стоит возле стойки, прижимает руку к груди, что-то говорит девице с неестественно белыми волосами и в переднике, склонившейся над грудой разбитых стаканов и чашек, а сам с испугом и тревогой смотрит на выход.
— Кэтлин! — кричит он, замечая меня. — Кэтлин, пожалуйста, подожди!
Девица держит его за рукав и гневно тычет пальцем в кучу стекла.
— Заплатите, потом катитесь на все четыре стороны! Мечтаете удрать, не дав ни гроша?!
— Да нет же, нет! — говорит Эдвин, стуча себя в грудь. — Я на минутку и тут же вернусь. Мне надо догнать одного человека, а то…
— Знаю я вас, таких! — вопит девица. — Сбежите, а мне выкладывай денежки! Нет уж, дудки!
До меня доходит, что приключилось, и я возвращаюсь в бар, спеша Эдвину на выручку.
— Как так вышло?
— Он налетел на меня, вышиб из рук поднос с грязной посудой! — жалуется блондинка, не отпуская рукав Эдвина. — Знаете, на какую сумму тут было стаканов, тарелок и кружек? А моральный ущерб?!
— Кэтлин… — Эдвин, словно не слыша крика, опять смотрит на меня так, будто не знает, настоящая перед ним я или всего лишь видение.
Смеюсь и поднимаю руку, чтобы девица скорее успокоилась.
— Прошу вас, не волнуйтесь. Мы заплатим. — Достаю из сумки кошелек. — Сколько?
Девица задумывается. Достаю три сотни.
— Хватит?
Эдвин спохватывается, с признательностью и нежностью берет мою руку и опускает ее.
— Ну что ты, я сам. — Торопливо достает бумажник, вынимает пять сотенных и кладет их в большой карман на переднике блондинки.
Физиономия девицы расплывается в улыбке, но Эдвин тут же забывает про приключившуюся неприятность, поворачивается ко мне и берет меня за руки.
Замечаю краем глаза, как бармен, довольно улыбаясь, подмигивает мне, едва заметно киваю ему и, затаив дыхание, смотрю на Эдвина.
— Кэтлин… — повторяет он, глядя на меня так, будто уверен, что вовек мною не налюбуется.
— Что? — улыбаясь спрашиваю я. — Я опять что-нибудь забыла? — Черт! Не стоило вспоминать о тех днях, когда между мною и им стояла преграда в виде дурацких перчаток, очков и шляпы. На миг замираю, боясь, что Эдвин рассердится, но он лишь слегка хмурится и улыбается.
— Нет. На этот раз ты ничего не забыла. Забыл я.
Недоуменно изгибаю бровь.
— Точнее, не успел, — поправляется Эдвин. — Кое-что сделать и кое-что сказать.
Он крепче сжимает мои руки, но тут перед нами возникает тучный высокий бородач в клетчатом костюме.
— Ребята, — ворчливо говорит он, — вы или что-нибудь покупайте, или отойдите.