Особенно,... 
4 
Я была как в камере пыток.
— Не отворачивайся, — велела Христа. — Посмотри на меня, и на себя.
Сравнение было удручающее.
— Ты должна развивать грудь, — наставительно сказала она.
— Мне всего шестнадцать лет, — возразила я.
— Ну и что? Мне тоже! Но у меня — вон, есть разница, а?
— У каждого свой ритм.
— Ерунда! Я покажу тебе одно упражнение. Моя сестра была как ты. Полгода позанималась — и теперь совсем другое дело. Смотри и повторяй: раз-два, раз-два…
— Оставь меня в покое, Христа! — сказала я и нагнулась за майкой.
Но Христа схватила ее и отпрыгнула в другой конец комнаты. Я стала за ней гоняться. Она задыхалась от хохота. А я настолько потеряла голову от унижения и ярости, что не сообразила взять другую майку из шкафа. Христа носилась по комнате и бесстыдно дразнила меня своим безукоризненным телом.
И тут пришла с работы моя мать. Она услышала дикие вопли в моей комнате, побежала туда, без стука открыла дверь и увидела двух голых девиц, которые носились друг за другом как сумасшедшие. Того, что одна из них, ее собственная дочь, чуть не плакала, она не заметила. Взгляд ее приковала смеющаяся незнакомка.
Стоило взрослому человеку появиться на пороге моей обители, как смех Христы разительно изменился: из сатанинского он мгновенно стал хрустальным, веселым, здоровым, как ее тело. Она остановилась, шагнула навстречу маме и протянула ей руку.
— Здравствуйте, мадам. Извините меня, я просто хотела посмотреть, как сложена ваша дочь.
Она улыбнулась милой шаловливой улыбкой. Мама ошарашенно смотрела на голую девушку, которая без малейшего смущения пожимала ей руку. Минуту она колебалась, а потом видимо, склонилась к тому, что перед ней просто ребенок, забавный ребенок.
— Так это вы — Христа? — спросила она и рассмеялась.
Теперь они смеялись вдвоем и никак не могли перестать, как будто в этой сцене было что-то невероятно комичное.
Я смотрела на маму и чувствовала себя преданной.
Я-то знала, что все было совсем не смешно, а ужасно. Что Христа никакой не ребенок, а только прикидывается, чтобы влезть маме в душу.
Но мама, не подозревая ничего дурного, видела перед собой стройное, полное жизни, цветущее тело моей подруги и — уж это я знала точно! — с сожалением думала, почему я не такая, как она.
Мама ушла, и, едва дверь за ней закрылась, смех Христы как обрезало.
— Скажи мне спасибо, — сказала она. — Я тебя избавила от комплекса.
Я подумала, что для всех было бы лучше, если бы я поверила в такую версию этого болезненного эпизода. Но понимала, что это мне вряд ли удастся: когда мы с Христой стояли голышом перед зеркалом, я слишком хорошо почувствовала ее злорадство: она наслаждалась моим унижением, своей властью, а особенно тем, как я мучилась стыдом; как настоящий вивисектор, она упивалась моим страданием.
— А мать у тебя ничего, красивая, — одобрительно сказала Христа, подбирая с пола свою одежду.
— Ну да, — согласилась я, удивленная ее доброжелательным тоном.
— Сколько ей лет?
— Сорок пять.
— Ей столько не дашь.
— Да, она отлично выглядит, — с гордостью подтвердила я.
— Как ее зовут?
— Мишель.
— А отца?
— Франсуа.
— А он какой из себя?
— Сама увидишь. Он вернется вечером. А у тебя какие родители?
— Совсем не такие, как у тебя.
— Что они делают?
— Слишком ты любопытная!
— Но… ты-то про моих спрашивала!
— Нет. Ты сама похвасталась, что твои родители учителя.
Что было сказать на такую бесстыдную ложь? Кроме того, ей, видно, почудилось, что я страшно горда профессией моих родителей. Какая дичь!
— Тебе надо одеваться по-другому. Чтоб было видно фигуру.
— Тебя не поймешь. То ты восхищаешься, что у меня есть грудь, то возмущаешься, что она маленькая, а теперь советуешь ее демонстрировать. Иди разбери!
— Какие мы обидчивые!
Христа ухмыльнулась.
Обычно каждый у нас дома ест где хочет: кто за кухонным столиком, к перед телевизором, кто с подносом в кровати.
Но в тот вечер, в честь гостьи, мама приготовила особенный ужин и все собрались в столовой. Когда она позвала к столу, я с облегчением вздохнула: конец этой пытке, разговору наедине с моей мучительницей.
— Добрый вечер, мадемуазель, — поздоровался папа.
— Зовите меня просто Христой, — непринужденно, с сияющей улыбкой ответила она.
4 
