Глава четырнадцатая

У Алёны Дмитриевны Соловецкой в смысле семейного анамнеза и качества ветвей генеалогического древа всё было куда менее образцово-показательно, чем у господина Северного.

Зато с папой проблем не было. Потому что папы не было. Отродясь, как говорится. У Алёны была только мама. И мама была очень красивой и очень легкомысленной. Никогда и ни о чём не задумывалась и никогда и ничего не принимала близко к сердцу. Забеременела в восемнадцать? Отлично! От кого? Какая разница! На нервной почве умер отец? Винить себя в его смерти? Увольте! Какой нормальный мужик скончается в расцвете лет лишь потому, что его восемнадцатилетняя дочь забеременела не пойми от кого? Вот то-то и оно. Беременность – нормальное состояние. Но он так понервничал, что не знает имени соучастника закладки фундамента будущего внука или внучки, что его разбил инсульт? Извини, папа, завтра ты мог узнать, что мясо или электричество подорожали – и скончаться на очередном вливании благодатного удобрения в твою нервную почву. Нечего на мелкооптовые поводы пенять, если причина рынок монополизировала.

Возможно, будущая матушка Алёны и была неправа, размышляя подобным образом у гроба собственного батюшки, но что-то разумное в таких ментальных построениях восемнадцатилетней пигалицы всё же было. В любом случае, она не мучилась чувством вины – этой злокачественной опухолью подавляющего большинства человечества. Она была беременна и счастлива этим. Легко и в должный срок, должным же образом родив очень красивую и очень здоровую девочку, дав ей отчество Дмитриевна. В честь своего отца, не успевшего из-за нервной почвы стать дедом. В течение года досыта наигравшись в хорошую мать, она сдала Алёну на руки здравствующей бабушке – своей матери – и отчалила в неизвестном направлении на какую-то стройку коммунизма с молодым строителем.

Молодой строитель, отпахав на коммунизм положенное, вернулся в Москву и стал работать начальником одного из СМУ. Ему, разумеется, дали квартиру. Просторную, светлую и… И начальник СМУ стал пить по-чёрному. На стройке коммунизма за ним такого не водилось. Совершенно непонятно, какой контакт перегорел у него в мозгу, но факт остаётся фактом – стал пить. Запойно. Он очень любил безалаберную Алёнину мать и каждый раз после выхода из запоя покупал ей то норковую шубку, то «колокольчики» – как называл он всю линейку ювелирной продукции. Колец, серёг, браслетов, цепочек, золотых часов и прочих «колокольчиков» у красивой, весёлой и беззаботной матушки было ведро. У начальников СМУ в совке были ох какие возможности (не путать с заработной платой). Ещё строитель очень любил детей вообще и Алёну в частности. К репродуктивному долгу свою супругу ему принудить не удалось, настоять забрать Алёну у бабушки к ним, в семью, – тоже. Матушка Алёны Дмитриевны любые его попытки воссоединить мать с дочерью пресекала воплями: «Да ты же алкаш конченый!» И была, разумеется, права. Как-то на бабушкин юбилей строитель заявился в зюзю, и Алёнина матушка в лучших традициях вестернов схватила бутылку шампанского и треснула ею по буйной головушке своего неразумного супруга. Здоровенный дядька, вместо того чтобы в тех же лучших традициях вскочить и продолжить веселье, лежал где упал и не шевелился.

  65