60 
Но редкие исключения, как обычно, лишь подтверждали слишком частое правило – в России мрут от пьянки. И эти, с позволения сказать, люди – бывшие люди – доставляли ему тогда, и всё ещё наверняка доставляют теперь кому-то, едва ли не самые большие хлопоты. Головная боль судмедэкспертов. Обычно на «пьяных» трупах очень много ранений, порою весьма затейливых. И каждое надо исследовать и запротоколировать. В изменённом алкоголем состоянии сознания люди частенько убивают друг друга чем попало, и всегда с особой жестокостью. Особенно «трудоёмкие» «пьяные» трупы поставляли не «васи», а именно «васькины стервы». Мужики – народ отходчивый. Ткнул ножичком, рубанул топориком, тесаком разок-другой обработал, монтировкой махнул – и спать. А русские бабы – жуть злые какие. Если привозят «пьяный» труп, а на нём при беглом осмотре около или более двух десятков ран, – женская работа, это любой судмедэксперт лучше самого грамотного следователя знает. Мужчина никогда не станет так часто и долго тыкать острым предметом в коченеющее тело собутыльника. Ну чего уже? Вопрос решён, собственно. А вот дамы… Пришлось как-то Всеволоду Алексеевичу работать с трупом со ста сорока четырьмя ножевыми ранениями. Убийцей, само собой разумеется – к гадалке не ходи, оказалась подружка убитого. Самая буйная фантазия не в силах представить, как эта тонкая субтильная девушка в течение почти часа сидела над сперва живым, а потом и мёртвым уже телом – и втыкала, и втыкала, и втыкала в него нож. Почти полтораста раз. Это же как допиться надо? Или как достать должен был? Двое суток копался Северный в этом трупе – сто сорок четыре раны надо изучить, измерить, описать…
Пьяные – все дурные. Но, опять же, бабы – дурные как-то особенно. Вызвали однажды на… скальпированную рану влагалища. Обширную скальпированную рану влагалища. Как раз тот случай, когда Всеволод Алексеевич приютившей его в кладовке для швабр больничке пригодился. Притопала поутру женщина лет сорока шести – тогдашней Рите Бензопиле ровесница. Только Маргарита Пименовна – та вся по последней моде, с маникюром-педикюром и высокомерно-брезгливым выражением красивой морды лица. С ходу и в темноте больше тридцатника не дашь. Алексей Всеволодович её всего на десять лет старше был, а его чуть не за отца собственной жены принимали. А тут – нормальная такая русская баба сорока шести лет. С виду – глубоко-глубоко за полтинник. С добрейшим выражением очень бабушкиного лица. К акушеру-гинекологу обратилась. «Сильно больно, доктор! ТАМ сильно больно». Тот её, разумеется, на кресло. А во влагалище – скальпированная рана. Да ещё и… в занозах вся. В деревянных. Лежит фемина на кресле, перегаром от неё прёт, и улыбка блаженно-стеснительного идиота озаряет морщинисто-загорелое лицо. Пациентка дальше некуда! Гинеколог ей, мол, что такое, мать-перемать? Как ты вообще от боли не воешь? Ну да русские бабы от боли не воют. Русские бабы от боли улыбаются, мазохистки хреновы! Акушер-гинеколог грамотный, молодой, школу помнит. С кем он тут курит? С судмедэкспертом. Гони-ка, Всеволод Алексеевич, сюда. Тут у бабы щепки в пи… Манда в щепки, ага. Удивительный случай. Криминал? Мне не колется. А ты там, с ментами, поднабрался методов дознания, да и обязан я тебя на такое дело вызвать. Раскрутил Северный бабу. По-цивильному явился, в кожаной куртке, глаз прищуренный. У нашего человека генетический страх кожаных курток и прищуренных глаз. И рассказала простая русская баба, вся из себя стесняясь и улыбаясь, московскому интеллигентному мальчику Северному страшную историю.
Выпили они накануне с подругой. Крепко выпили. И давай друг другу на мужиков своих жаловаться. Про беспробудное мужицкое пьянство и зарплату маленькую. Про лень их, мужицкую, огромную. Про то, что с детьми и по хозяйству помощи от мужиков никакой. И на хер они вообще в хате нужны, если у них не только зарплата маленькая… Слово за слово, стакан за стаканом. Стали бабы вспоминать, когда последний-то раз было?.. А ведь надо ещё, ох как надо. И допились-договорились-возбудились они до того, что решили друг друга обслужить. Морковки с огурцами чего-то пьяным подругам не глянулись. Такие стручки, что на огороде, и в хате имеются. И решили бабы обслужиться… черенком лопаты. Они как раз у сараюшки выпивали. На пленэре, так сказать. Сараюшка – место интимное, тёмное. Особенно когда на дворе ночь. Той подруге, что помоложе – сороковник всего, – ещё ничего. А этой, сорокашестилетней, когда к утру алкогольная анестезия повыветрилась слегка, – ой, очень больно стало. «Ну да, – прокомментировал акушер-гинеколог, – у вас уже климакс, да? Сухость слизистых…»
60 
