59 
Судебно-медицинский эксперт Всеволод Алексеевич Северный работал в режиме врача фронтового госпиталя. Потому что тогда, в очередные смутные российские времена, был введен режим домашнего дежурства. Так что он ни к маме с папой вскоре уже не мог, когда захотелось, поехать, ни девушку в кино пригласить – только сразу в койку по месту жительства. Тогда в Московской области погибало в результате убийств около трёх тысяч человек в год. Это почти по десять человек в день. Десять человек! Да это было больше, чем потери, которые несла воюющая в Чечне войсковая группировка. Чечня ещё эта. Отец-то инфаркт свой последний и получил, когда очередного мальчика-офицера, доставленного на Большую землю, оперировал… Эх, отец, отец…
В общем, не судьба была тогда, в первое десятилетие своей работы, Северному ни поспать толком, ни отдохнуть.
Хотя, чего уж там кривить душой, – первые свои материальные блага Северный Всеволод Алексеевич из рук тех самых братков и получил. И первый телефон – транковый. Чтобы из дому можно было выйти. И первый свой джип, который они называли «Широкий». За какие такие дела? За разборки между и между. Невинной крови Всеволод Алексеевич никогда на душу не брал. Брал бы невинную – уже давно жил бы в особняке. Но ему особняк ни к чему. Пусть в особняках Корсаковы живут. Сладко человеку или не сладко – не от особняков. А от книг, виски и редких женщин. Очень-очень редких… Не потому, что женщин мало – женщин, как грязи. А потому, что редкие женщины почти не встречаются. Ах, Алёна, Алёна… Даже и хорошо, что не встретилась ты мне в середине шальных девяностых. Не то бы испугалась ты безумного судмедэксперта, фамилию которого братки всерьёз считали кличкой. И сильно удивлялись, видя на свидетельствах о смерти фамилию и инициалы: «Северный В.А.».
Но преступный мир – это так, верхушка айсберга, на самом-то деле. Больше половины кадавров – «лица в нетрезвом состоянии», выражаясь обезличенным протокольным языком. Ежедневно поступало, и наверняка поступает, под десяточку тел, погибших «по пьяни». Бытовые убийства, драка с собутыльниками из серии «слово за слово», отравление, утопление, удушение – и всё это по всё той же причине: злоупотребление алкоголем. Ну не может наш доблестный народ выпить рюмку-другую и остановиться. Не может мужик из сёл Татариново или Шишиморово налить себе стакан вискаря и в гамак прилечь, Гоголя почитать или, там, биографию Алексея Максимовича Горького. И не потому, что у него на виски денег нет, а потому, что калькуляция работает: бутылка этого голимого виски равна двум ящикам дешёвого пойла под звучным названием «русская водка». По стоимости. А в гамак с Гоголем не ложится не потому, что гамака нет и читать не умеет, а потому, что глупости это – книжки читать. Лучше с пацанами за большую политику, за футбол и за Васькину стерву перетереть. Пьянство, ставшее для вась и васькиных стерв образом жизни, стало для них и образом смерти. Смертельная концентрация алкоголя – три-пять промилле. Но обнаруживаются доблестные трупы, в крови которых концентрация в десять и больше промилле. Это же уже сознания нет – только та самая рефлекторная дуга, замкнутая на спинной мозг, что заставляет безголовую курицу бегать по двору, толкает и вась и васькиных стерв опустошать и опустошать стакан за стаканом на фоне уже абсолютной интактности коры мозга головного.
Впрочем, встречаются иногда и совершеннейшие уникумы. Как-то в славном городе Железнодорожном отловили менты девятнадцатилетнюю девицу, шаставшую и нарывающуюся. И в крови её было не сколько-то там, а шесть с половиной промилле. Смертельная для всего скопом княжеского дома Монако доза. А девица ещё ментам любовь изволила предлагать в навязчивой форме. Не слишком при этом языком заплетая. Или вот, по сей день у Северного на полке фото в рамочке стоит: он и какой-то мужик на фоне того самого пресловутого джипа «Широкий». «Всеволод Алексеевич, а кто это? Ваш друг?» – спрашивали иные юные феи, претендующие на нечто большее, чем одноразовый или многоразовый – не суть – секс. «О нет! – отвечал феям Северный. – Хотя я бы почёл за честь… Этот товарищ был задержан гаишниками в Егорьевске. У него в крови было обнаружено тринадцать промилле – фатальная даже для африканского слона доза алкоголя. Если бы не запах, то никто и подумать бы не мог. Меня вызвали, потому как решили, что ошиблись. Ан нет – перепроверили. Тринадцать промилле!.. Это как если бы обыкновенный живой человек съел столовую ложку цианистого калия и не чихнул! – пояснял он чаще всего очень далёким от понимания уникальности данного явления девам. – А этот не то что, там, дверцу открыл и упал. Нет! Он чётко говорил, адекватно отвечал, уместно шутил, отлично координировал движения – и, повторяю, если бы не запах алкоголя, гайцам бы и в голову не пришло товарища анализировать. Я с гражданином и сфотографировался на память. Там на обороте даже подпись есть: “Не знаю, сколько это в милях, но я до вашего Подмосковья сегодня триста вёрст намотал, мы с братвой всего-ничего на дорожку накатили, гражданин начальник…” Современный Распутин. Богатырский организм!»
59 
