Особенно,... 
76 
– Девушка, позвольте угостить вас мороженым. Там наверху я заметил замечательное кафе-стекляшку, – слышит будущий Автор до боли знакомый из снов, незнакомый, красивый бархатный взрослый мужской голос. С таким родным откуда-то с детства московским акцентом. И видит крепкого статного молодого человека с лёгким штрихом монголо-татарского ига по русскому «портрету».
– Я не ем мороженое с незнакомцами! – отвечает будущий Автор, как ответила бы на его месте любая достаточно взрослая идиотка, уже не подходящая к чужим большим собакам, особенно кусающим собственных хозяев. И тут же про себя думает: «Чёрт! Чёрт побери сто тысяч чертей! Сейчас он уйдёт, а ты и дальше будешь, как дура, думать, как утопился Мартин Иден, гори он адовым огнём вместе со своим самоубившимся Джеком Лондоном!»
– Простите, я не представился! – говорит никуда не уходящий незнакомец. – Илья Михайлович (фамилию см. на обложке рядом с мирским именем Автора). – Прошу любить и жаловать!
– Будущий Автор, бывшая девочка, бывшая девушка, ныне женщина, то есть человек без особого определённого рода занятий и вида работ. Недавно проклявшая Бога за отсутствие любви, так что вряд ли меня теперь пожалуют при дворе во веки веков.
Будущий Автор и красивый молодой человек улыбаются, глядя друг другу в глаза, и церемонно жмут друг другу руки.
– Теперь мы знакомцы, и вы можете совершенно спокойно есть со мной мороженое. А для чего ещё существуют знакомцы? – улыбается статный молодой человек.
– Для того, чтобы говорить о всякой прекрасной ерунде? – несмело уточняет будущий Автор, глядя в ярко-бирюзовые солнца, подсвеченные морским закатом.
– С удовольствием поговорю с вами о всякой прекрасной ерунде, – улыбается он. – Только позвольте я вам подстелю, чтобы вы не сидели на прохладном песке. – Ярко-бирюзовый знакомец скидывает льняной пиджак, складывает его, разглаживает, кладёт на песок поближе к линии прибоя и говорит: – Прошу! Трон для принцессы готов. Потому что ваше имя на самом-самом деле вовсе не будущий Автор, и уж тем более не женщина. С девочкой я бы ещё согласился, но только никак не с бывшей. Вот куплю вам трусы самого целомудренного фасона, и вы снова будете девочкой. Которой и не переставали быть.
И так он всё это говорит, что будущему Автору кажется, что всё то действительное, что когда-то мелькало за окнами, – тут. Не за окнами. В их доме. Всегда было и никуда не уходило, и никто не умирал. И в их доме, в котором они живут уже тысячи тысяч лет, воды времени бесконечны. Просто они не стоялые воды, не покрывающиеся ряской, а бесконечно струящиеся. Смерть и возрождение вечности. Живой круговорот вод времени в природе пространства. И в солнечном сплетении будущего Автора водопады и радуги сливаются с морями и небесами, и ни один художник, как бы гениален он ни был, не напишет эту картину. Ни один писатель не поймает и не «закрутит» его в «банку» рукописи, как бы ни старался. Ни даже музыка, никакая другая всего лишь несовершенная оболочка не явит миру форму существования любви, ибо у неё нет формы, и её не запишешь условными знаками, будь то мазки, буквы или ноты. В нежанровости, в неподчинении, в неуловлении, в невозможности зафиксировать ни объект, ни его отражение и зарыта самая большая собака того самого Бога, которого нет. Который есть Любовь, рождающая саму себя всегда и везде – от волнорезов Чёрного моря, балтийской непогоды и поволжских плёсов до океанского побережья другой стороны глобуса и самой Луны. Любовь, разлитая в безвременье. Прямое же её восприятие возможно лишь между двумя точками Откровения. Хотя и эти слова, слова, слова, слова – пустышки. За ними – мрак, за ними – ничего. И голова, как предисловье к книжке. И тьма похмельная и тишина всего… Просто вари своё царское варенье… Вот так он, статный молодой человек по имени Илья, всё это говорит до боли знакомым из снов, незнакомым, красивым бархатным взрослым мужским голосом будущему Автору.
– Ну раз так, то ладно, – соглашается Автор, всё ещё не веря в богоявление, как будто сойди сейчас с небес «канонический» старик с бородой, было бы натуральнее. Как будто будущий Автор не стала бы его дёргать за нимб, проверяя на предмет бутафории, оглядываясь в поисках затаившихся разыгрывающих её шутников. «Будь твоя вера с горчичное зёрнышко…», но и такой меры малой в будущем Авторе нет, как нет её и ни в одном из читающих сейчас эти строки. Но Автор садится на льняной пиджак, потому что, не веря и не понимая, уже просто сразу всё знает.
76 
