Особенно,... 
110 
— Все, все! — Я попытался встать, но ничего не вышло — закружилась голова, да и тело отказалось меня слушаться. Кажется, плоть моих мышц превратилась в вату.
Лицо моей спутницы подернулось пеленой и исчезло окончательно, а я продолжал лежать без мыслей и желаний, как труп, потихоньку начиная скатываться в какую-то яму. Из тумана стали выплывать странные образы, звуки. Вот сестренка. Кажется, это было на ее день рождения. А вот отец смотрит строго и с укоризной, однако глубоко в глазах я вижу искреннее беспокойство обо мне и любовь. И почему я этого не видел тогда? Мать стоит за спиной отца, опершись подбородком о его плечо и обняв сзади за пояс, ее грустный взгляд будто прощается со мной. Сквозь их лица стали проступать какие-то куски кода, делавшиеся ранее мной визуализации и графические интерфейсы. На код стали накладываться фрагменты плетений, они витали вокруг меня, соединяясь в умопомрачительные конструкции. На фоне всего этого бреда зазвучала грустная и торжественная мелодия, вытянутая из моей памяти. Бетховен, седьмая симфония, вторая часть. Самая любимая. Как раз подходит для моего состояния. Музыку я не только слышал, но и видел в качестве световых бликов, разноцветного тумана, визуализированных звуковых волн, расходящихся по цветному мареву. Мелькнула непонятная ассоциация, и на все, относящееся к музыке, наложилось плетение звука, которое я использовал для своих иллюзий. Почему-то я решил, что оно кривое — волны дисгармонировали с плетением, местами затухая и меняя свой цвет. Мне показалось очень важным, чтобы тут все было красивым, и я поправил плетение, даже сам не знаю как. Видимо сработало подсознание, или просто из него вылезло ранее в фоновом режиме обработанное решение. Теперь тут была гармония — плетение как родное вплеталось в мощный звук произведения, вибрируя ему в такт.
И что теперь, все? Это конец? Дно воронки снова стало тянуть меня вниз.
Однако на полпути к притягивающему дну ямы меня выдернула вверх пара глотков свежего воздуха… нет, не воздуха — просто энергии. Всего лишь небольшое облегчение, но мысли слегка зашевелились, лишившись легкого покрывала бреда и безумия.
— Что мне делать? Мои лечебные конструкты гибнут в твоей ауре! — Слова сквозь слезы девушки еще больше толкнули меня наверх. Я с трудом переключился на аурное зрение. Мать честная! Как все перекручено! Ага, кажется я начинаю понимать, что произошло. Дракоша все-таки не справился с выправлением моей ауры — как все тут перекорежено и продолжает рушиться! А лечебные симбионты тупо, по заложенной в них ранее программе, продолжали воздействовать на точки ауры, теперь уже сместившиеся и перемешавшиеся, вернее на те места, где они раньше располагались, в результате только усиливая разрушения. С неимоверным усилием, прежде всего потребовавшемся для сбора мыслей в кучу, мне удалось вспомнить, как "выключить" симбионтов.
— Убери защитный купол! — Мне кажется или Карина кричит? Ладно, убрать, значит убрать.
А Бетховен продолжал звучать, все громче и мощнее. Казалось, что само мироздание плачет по мне. На мощных цунами музыки я снова стал местами плавно, а где-то проваливаясь, подобно серфингисту, в ямы, падать на дно воронки. Сколько это продолжалось, не знаю. Кажется, звучала уже другая музыка, правда рывками, местами переплетаясь с вылезающими из подсознания другими кусками мелодий, когда я снова почувствовал то свежее дуновение… Я рефлекторно вздохнул. По жилам пробежалась прохлада… Я еще вздохнул и чуть не захлебнулся свежайшей и чистейшей энергией — мозги уже включились, и я понял, что на самом деле это не воздух, а и правда энергия. Виделась она внутренним взором как переливающийся разными красками сгусток… Чем-то похожий на ауру, вернее на то, во что может превратиться аура, если ее взболтать миксером и выжать в ауровыжималке… Структура этой энергии казалась очень сложной, вернее ее видимое излучение. Куча переливов, частот, пиков, узелков… Бред, но тогда он мне казался очень логичным. Наконец я полностью осознал себя и смог открыть глаза. В теле все так же чувствовалась слабость, пошевелить рукой удалось с огромным трудом, но мысли уже не растворялись в небытие, а уверенно цеплялись за реальность.
Почему-то я не лежал, а полусидел, опершись о пологий бок огромного валуна, у которого мы сделали привал. На коленях передо мной сидела Карина и со сосредоточенным видом, даже помогая себе жестами, направляла в меня ту живительную силу, что привела меня в чувство. Рядом с нею лежала туша большого горного козла. Я решил, что это глюк, и перестал обращать на него внимание.
110 
