У Лео закружилась голова от желания и удовольствия. Но она стояла недостаточно близко к нему, те части её тела, в которых он нуждался, он не мог достать. У него дрожали руки от желания ощутить мягкую светлую кожу под плотной тканью корсажа. В стремлении ещё ближе почувствовать её тело он сильнее обнял девушку, крепче поцеловав. Безотчётно она пыталась помочь ему, с тихим стоном удовольствия приняв его язык. Казалось, волосы приподнялись у него на затылке, когда холодок наслаждения поднялся вверх по его позвоночнику.
Он оторвался от неё, с трудом переводя дыхание.
— Задайте вопрос, — напомнила она ему.
Лео своё имя-то с трудом помнил. Всё, о чём он хотел думать, это о том, как она прижималась к его телу. Но каким-то образом ему удалось собраться с мыслями:
— В некоторых месяцах тридцать один день, в некоторых — тридцать. У скольких месяцев есть двадцать восемь дней?
Кэтрин была сбита с толку, на что указывала глубокая складка, появившаяся между её тонких бровей.
— У одного.
— У всех, — спокойно ответил он. Он попытался изобразить сочувствующий вид, когда увидел, что она не на шутку разозлилась.
— Спросите ещё, — яростно потребовала Кэтрин, полная решимости.
Лео засмеялся и покачал головой:
— Больше ничего в голову не приходит. Мой мозг иссушён.Признайте, Маркс, вы проиграли…
Схватившись за лацканы его сюртука, она притянула Лео к себе. Его губы прижались к её, прежде чем он понял, что происходит. Всё веселье испарилось. Держа Кэтрин в объятьях, он пошатнулся и опёрся одной рукой о стеклянную оранжерею. С дикой, всепоглощающей страстью он захватил её губы, получая невероятное удовольствие от ощущения того, как изгибается её тело. Лео умирал от желания, его плоть отяжелела и ныла от необходимости овладеть ею. Он целовал её, забыв о сдержанности, посасывая, почти до боли кусая, лаская каждый уголок её рта, и это было так восхитительно, что почти невозможно было вынести.
Прежде, чем полностью потерять самообладание, Лео оторвал свои губы от её и крепко прижал Кэтрин к груди.
«Ещё вопрос», — пронеслось в голове. Он заставил то, что осталось от разума, придумать хоть что-нибудь.
Голос охрип, как если бы он наглотался дыму.
— Сколько животных каждого вида Моисей взял с собой в ковчег?
Сюртук приглушил её ответ:
— Два.
— Ни одного, — с трудом произнёс Лео. — Это был Ной, а не Моисей.
Но он больше не находил игру забавной, а Кэтрин, казалось, больше не волновало, выиграет она или нет. Они стояли, плотно прижавшись друг к другу. Их тела отбрасывали одну тень, протянувшуюся вдоль садовой дорожки.
— Назовем это ничьей, — невнятно проговорил Лео.
Кэтрин покачала головой.
— Нет, вы были правы, — едва слышно произнесла она. — Я абсолютно не в состоянии думать.
Какое-то время они так и стояли, ошеломлённые, и она, прижавшись к груди Лео, слышала неистовый ритм его сердца. Их обоих занимал один и тот же вопрос, который нельзя задать. И ответ, который нельзя получить.
Издав неровный вздох, Лео отодвинул её от себя. Он поморщился, почувствовав, как ткань трется о его поднявшуюся плоть. Слава богу, сюртук был достаточно длинным, чтобы скрыть эту проблему. Вытащив очки из кармана, он надел их на нос девушки. Затем протянул руку в знак перемирия, и Кэтрин пожала её.
— Что означает «ядрёная бабушка»? — смущённо спросила она, когда он вёл её к дому.
— Если я вам скажу, — ответил он, — у вас возникнут неприличные мысли, а я знаю, что вы этого не любите.
* * *
Оставшуюся часть дня Лео провёл у ручья с западной стороны поместья, определяя наилучшее место для водяного колеса и размечая площадку. Колесо должно было быть приблизительно шестнадцати футов в диаметре с рядом вёдер, которые будут опрокидывать воду в лоток, откуда она потечёт дальше по деревянным желобам. Лео рассчитал, что этой системы будет достаточно для орошения приблизительно ста пятидесяти акров или десяти ферм внушительных размеров.
После того, как вместе с арендаторами и рабочими была произведена разметка участка, вбиты в землю деревянные колышки, перейдя через холодный, грязный ручей, Лео поехал назад в Рэмси-хаус. Вечерело, солнце отливало густым жёлтым цветом, в лугах стояла тишина, не было заметно ни малейшего дуновения ветерка. Лео устал, вспотел, и был ужасно раздражён непрекращающейся борьбой со слепнями. Он скорчил гримасу, подумав, что все поэты-романтики, которые так восхищаются сельской идиллией, наверняка никогда не принимали участие в ирригационных работах.