103 
* * *
По улицам маршировали войска. Тысячи Черных копейщиков, конные сотни разноплеменных наемников, вольные стрелки из городского ополчения. Армия Императора покидала город. Главные ворота, именуемые Царскими, широко распахнутые, выплескивали ровные шеренги воинов, мальчишки-барабанщики с важным видом отбивали ритм, подпрыгивали на булыжниках тяжелые колеса боевых машины, полоскались на ветру белые значки тысяцких.
Главнокомандующий, благородный Соогоним Брег, на боевой колеснице, в золотом парадном шлеме с белым плюмажем, выглядел внушительно. Ни один из зевак, глазевших на марширующее войско, не сомневался, что наглые фетсы вскоре позорно побегут обратно, за горы Яго. Такая силища!
Весь день в храмах столицы совершались жертвоприношения во славу грядущей победы. Но оставались в Карнагрии люди, которым было в высшей степени наплевать и на фетсов, и на неизбежную победу карнагрийского оружия.
Мормад отдыхал в своей комнате, расположенной на втором этаже того самого, приобретенного Битком, трактира у Рыбных ворот, когда в дверь осторожно постучали. Условным стуком: три-один-шесть.
– Мормад! – раздался снаружи голос нового трактирщика.– Тихун пришел.
Нурташец поднялся, прошлепал босиком по дубовому полу и отодвинул засов.
Тихун, один из самых известных в определенных кругах наводчиков, низенький, редковолосый, пухлый, растворился бы в любой толпе, как крупинка соли в стакане воды.
– Ты иди, Биток,– сказал Мормад своему парню.– А ты, Тихун, сюда садись.
И похлопал ладонью по собственной постели.
Сели. Помолчали. Мормад о чем-то размышлял, полузакрыв глаза, Тихун ерзал на месте, поглядывал то на панцирь и меч, висящие на стене (запрещенное оружие, кстати), то на изуродованные ступни нурташца. (Надо же, как его… За что, интересно?)
– Говорят, ты знаешь обо всем,– произнес наконец Мормад и опять замолчал.
Тихун ждал, но продолжения не последовало.
– Тебя не обманули,– решил он сам открыть разговор.– Спрашивай, что хочешь…– тут он замялся, не зная, как именовать нового главаря шайки Проныры.
Так ничего и не решив, предпочел обойтись вообще без обращения.
– Есть у меня на примете одно дельце…– вкрадчивым голосом начал он.
– После,– оборвал Мормад.– Три недели назад или около того в столицу привезли разбойника…
– Как его звали?
– Большой Нож. Слышал?
– Угу.
– Что с ним стало?
– Ну…– Тихун замялся, он по тону понял, что этот Большой Нож кое-что значит для нурташца.
– Говори.
– Его скормили львам,– сказал наводчик.– Ты знаешь. Государственных преступников…
– Это точно? – перебил Мормад.
– Как Ашшурова стрела! – уверенно ответил Тихуна.– Мой… человек сам видел. А я запомнил потому, что потом там еще один смертник здорово почудил. Так, понимаешь…
– Хватит,– сухо сказал Мормад.– Помолчи.
«Почему он мною командует? – попытался мысленно хотя бы возмутиться Тихун.– Сопляк, вчера, можно сказать, приперся невесть откуда…»
– Ты сказал, у тебя есть что-то на примете? – тихо проговорил Мормад.
– Одна девка вчера проболталась…– Тихун сразу почувствовал себя в своей тарелке.
Он выложил новоиспеченному главарю все, что требовалось, получил деньги и ушел восвояси.
Однако расспросов Мормада не забыл и решил при случае выяснить, кем был скормленный львам разбойник, и, главное, кем приходится разбойнику не по годам грозный нурташец.
Ничего Тихун не выяснил. Когда он вечером вернулся домой, то не успел даже взяться за дверной молоток. С крыши на спину наводчика спрыгнул некто и со сноровкой, говорившей о приличном опыте, ударил Тихуна кистенем по макушке. Череп наводчика лопнул, а вместе с черепом и все его замыслы.
Наутро жена обнаружила под дверьми труп и сообщила страже. Там убийством не заинтересовались. «Специальность» Тихуна стражникам была известна.
Участь наводчика была предрешена, как только Мормад произнес слова «Большой Нож». Прошлое должно оставаться прошлым, полагал нурташец. Оно не должно мешать Мормаду на избранном пути. Когда-то вместе с атаманом они мечтали о власти и славе. Теперь Мормаду придется добывать их в одиночку. Что ж, можно и так. Тем более власть и слава тоже бывают разными.
6
Человек смотрел на льва, а лев смотрел на человека. У льва были печальные мудрые глаза. Человек стоял. Лев двигался. Широкие лапы проминали смешанный с опилками песок, пустое брюхо – обвисшие складки шкуры – раскачивалось при каждом шаге.
103 
