Вместо ответа Кристофер издал невнятный звук. В кармане пряталась затертая, изрядно помятая записка, которую он повсюду носил с собой.
«Я вовсе не та, за кого вы меня принимаете…
Пожалуйста, возвращайтесь домой и разыщите меня».
Да, он обязательно ее найдет и выяснит, что означают эти странные, щемящие слова. А потом он женится на той, которая их написала.
— Теперь, когда брата не стало, вам придется учиться управлять Ривертоном.
— Среди прочих дел, — лаконично отозвался Фелан.
— Поместье включает значительную часть Арденского леса.
— Я в курсе.
Нотки сарказма она, кажется, не заметила.
— Некоторые землевладельцы злоупотребляют вырубкой в интересах местного производства. Надеюсь, вам удастся избежать непростительной ошибки.
Кристофер промолчал в надежде, что томительный разговор сойдет на нет.
— Хотите вступить в наследство? — неожиданно спросила Беатрикс.
— В данном случае мое мнение никого не интересует. Я следующий по родственной линии, и этим все сказано.
— Но личное отношение очень важно, — не сдавалась Беатрикс, — потому я и спросила.
Кристофер потерял терпение.
— Отвечаю: нет, я не хочу наследовать Ривертон. Поместье всегда предназначалось Джону, и я чувствую себя наглым самозванцем и узурпатором.
После столь эмоционального ответа любой другой собеседник прекратил бы расспросы, но только не Беатрикс.
— А что бы вы сделали, если бы брат остался в живых? Все равно ушли бы с военной службы?
— Да. Армии с меня достаточно.
— А потом? Чем бы занялись в мирной жизни?
— Не знаю.
— Что подсказывают ваши склонности? Способности? Таланты?
Они подошли к лесу и замедлили шаг. Способности, таланты… он умел хорошо выпить и при этом сохранить трезвый вид, отлично играл в бильярд и в карты, без труда покорял женские сердца и не знал отказа в ласках. А еще он считался лучшим стрелком, бесстрашным наездником.
И вспомнилась та сторона жизни, которая принесла шумную славу, дождь наград… Он забрал у Беатрикс поводок, заглянул в круглые синие глаза и заключил:
— У меня один талант — талант убивать.
Не добавив ни слова, он ушел и оставил ее на краю леса в полном одиночестве.
Глава 9
Уже через неделю после возвращения Кристофера в Гемпшир разлад с матерью проявился с такой непримиримой остротой, что самые близкие на свете люди с трудом могли находиться в одной комнате дольше нескольких минут. Бедная Одри изо всех сил старалась поддерживать в семье хотя бы худой мир, однако это ей плохо давалось.
Леди Фелан без конца жаловалась и упрекала. Она не могла пройти по комнате, не засыпав окружающих ворчливыми замечаниями и необоснованными претензиями — подобно цветочнице на свадьбе, горстями разбрасывающей лепестки. Нервы страдалицы не выдерживали даже малейшего напряжения, вынуждая изо дня в день лежать в комнате с плотно задернутыми шторами. Причудливый набор недомоганий не позволял принять участие в домашнем хозяйстве, а в результате все делалось не так, как она считала нужным и правильным.
И все же, даже оставаясь в своей комнате, леди Фелан бурно реагировала на любое проявление жизни. Стук посуды на кухне воспринимался подобно удару ножа в сердце. Звук голосов или приглушенные шаги в коридоре терзали измученную душу. Все в доме старались не издавать ни звука, чтобы не потревожить покой госпожи.
— Люди теряли руки и ноги, но жаловались гораздо меньше мамы, — заметил Кристофер, и Одри грустно улыбнулась.
— В последнее время она особенно сосредоточилась на траурных ритуалах… кажется, искренне верит, что точное исполнение обрядов поможет каким-то образом удержать рядом Джона. Хорошо, что завтра за ней приедет твой дядя: мрачный образ жизни необходимо срочно менять.
Не реже четырех раз в неделю леди Фелан отправлялась на кладбище и проводила утро у могилы любимого сына. Поскольку ездить одной не хотелось, она приглашала в провожатые Одри, однако вчера почему-то решила взять с собой Кристофера. Он провел целый час в мрачном молчании, пока матушка стояла на коленях возле могильного камня и роняла скупые слезы.
Когда же наконец скорбящая знаком показала, что желает подняться и сын подошел, чтобы помочь, она приказала опуститься на колени рядом и помолиться вместе с ней.
Этого капитан не мог сделать даже ради матери.