106 
«Как же мне его угомонить-то?» – спросил Дикун, хотя план в его голове созрел почти мгновенно. Барбер ляжет в кухонный шкафчик, как в гроб. Если сверху положить еще три, а лучше все четыре «пенала», пленнику не удастся сбросить эту тяжесть, ему не выбраться наружу никакими силами. В «пенале», куда ляжет зек, мастер «забудет» просверлить дырки. Смерть от удушья наступит примерно через полчаса, как грузовик выедет с зоны. Тем парням, что будут встречать Барбера, можно объяснить, что при погрузке мебели присутствовал кто-то из зонных шишек, например, сам начальник оперчасти пожаловал, поэтому и возникла неразбериха, сумятица. Грузчики дергались, торопились. Нет тут его вины, что человек задохнулся. Ничего, Дикун отбрехается. Гладко чесать языком обучен не хуже, чем топором махать. «А это уж не мое дело, как клиента отоварить, – отозвался Антон и поднял кверху указательный палец. – Ты же мастак производственного обучения, а не хрен моржовый. Можно сказать, мастер золотые руки, вот и реши проблему. Это же совсем просто». «Человека замочить – не просто», – сказал Дикун. «Барбер – просто жалкий задрыга. Кроме того, он все рано не жилец».
Антон открыл портфель и выложил на стол толстую пачку долларов. Дикун моргал глазами, не смея прикоснуться к деньгам, которые притягивали взгляд, как магнитом. А в голове работала счетная машинка. Тринадцать с половиной штук задатка, что получил от друга Барбера. Да прибавить эти двадцать. И еще есть деньжата, на черный день заначены. Сложить все вместе, что получится? Красивая жизнь без жилищных и материальных проблем. И все же одно дело побег зека из санатория строго режима, такое время от времени случается. Но мокруха… Это уже другая масть. «Я никогда человека не убивал», – Дикун вытер горячий лоб. «Все когда-то происходит в первый раз, – усмехнулся Антон. – Я вот раньше овсяную кашу не ел. А первый раз попробовал – вкусно». «Мочить человека, не кашу хавать». В нетопленом доме гуляли сквозняки, но мастеру было так жарко, что в горле пересохло.
«Я расписки не беру, – Антон посмотрел на часы и заторопился. – Но ты сам все понимаешь. Наверное, слышал, что происходит с людьми, которые не отрабатывают авансы. Они плохо кончают. И они, и дети, и жены. Ну, кому кишки выпустят, кому кожу на спине на ремни порежут… Это уж по обстоятельствам. Наверное, тебе такие заморочки не очень нравятся? Это больно, это трудно так умирать». «Только ты меня не пугай, я не пугливый», – ответил Дикун деревянным голосом. В эту минуту хотелось от всего отказаться, послать этого залетного фраера туда, где ему самое место. В глубокую задницу. Хотел отказаться, да не смог. «Ты сделаешь это?» – спросил Антон. Дикун посмотрел на деньги и отвел взгляд в сторону. «Сделаю, – ответил он. – Теперь уходи».
И он ушел, как пришел. В никуда, в неизвестность. В темную дождливую ночь. Казалось, и не было его, этого Антона, если бы не деньги, оставленные на столе. И еще запах дорого одеколона, который здесь, у черта на рогах, не купишь. Сладковатый такой, приторный, похожий на запах крови. Этот одеколонный дух еще долго не выветривался из комнаты.
Когда Барбер, чудом оставшийся в живых, едва не выколотил из Дикуна душу на том далеком проселке, со всех сторон окруженным сопками и лесом, мастер решил, что пара выбитых зубов, синяки и сломанные ребра – ничто, плевок, да и только, в сравнении с теми деньгами, что ему отвалили. Он выдоил доллары из друзей и врагов Барбера, всех обвел вокруг пальца. И жив остался. Так, видно, Бог захотел.
Жена привязывала к разбитому лицу мастера марлевые повязки, смоченные растительным маслом, сдобренным сухой бодягой и еще какой-то травкой. Синяки сходили быстро. Ссадины заживали. Кровь с гноем, сочившуюся из уха целый месяц, успокоил местный лепила с зоны, пописав какие-то пилюли и мазь. Но душу мастера грызло беспокойство, ночами он долго не мог заснуть, и часто подскакивал от шороха за окном. Ветка упадет, на крыльце что-то стукнет… А Дикун уже сидит на кровати, сжимая пальцами топорище. Всматривается в темноту, как филин. Казалось, Антон непременно вернется в компании московских дружков и выполнит обещание. Ночью вырежут всю семью. Сначала детей, следом – жену. А Дикуна заставят смотреть на все это. И только потом хозяина удавят на собственных кишках. И дом подпалят.
Но дни шли за днями, неделя тянулась за неделей. Никто не появлялся. Мастер вышел на работу, стал забывать за делами свои страхи. И сон постепенно наладился.
106 
