78 
– Никто сюда не приходил, – ответил Кожин.
На крыльцо поднялся майор Ткаченко, потерявший терпение. Он оттеснил Аксаева плечом, сверху вниз глянул на старика, про себя решил, что дед – крепкий орешек.
Кожин спиной отступил назад, загородил собой дверь в дом.
– Как фамилия? – спросил Ткаченко. – Что там в доме?
– Кожин моя фамилия, – ответил старик. – У меня сын на охоте погиб. Утром хороним. Сейчас отпевание будет.
– Слушай сюда, дед, – сказал майор. – Дело серьезное. Мы обыщем твой двор, сараи и дом.
– На дворе ищите, – сказал Кожин. – И тех домах тоже ищите. Там сыновья мои с женами живут. Мы дверей не запираем. Не от кого запирать.
– А я осмотрю этот дом, – сказал Ткаченко.
– Сюда нельзя. Сейчас будут петь по пластырю канон «за единоумршего». Вы сможете войти только, когда вынесут гроб с покойником.
Когда старик смотрел на серые милицейские бушлаты, на форменные шапки и погоны, в его глазах загорался огонь бешеной ярости. Перехватив злобный обжигающий взгляд старовера, Ткаченко неожиданно для самого себя оробел, отступил на шаг.
Но тут Аксаев снова вылез вперед из-за спины майора, передразнил.
– Гроб с покойником… Мы вторые сутки на ногах, а ты гроб с покойником. Придурок чертов. Да что с ним разговаривать, товарищ майор? Разрешите начать осмотр помещений?
– Начинайте, – кивнул Ткаченко.
– А бумага у вас есть, чтобы обыск проводить? – крикнул с крыльца старик.
На вопрос Кожина никто не обратил внимания. Аксаев спустился по ступенькам вниз, дал команду солдатам начать с тех двух домов, что стоят за забором, затем пройтись по сараям, коровнику. Ткаченко, тяжело вздохнув, отступил, сбежал вниз. Осмотреть надо все постройки, хлев, сараи, даже пустующую собачью конуру. Какая разница, с чего начинать?
Старик Кожин, наблюдая за солдатами, не ушел в дом, остался стоять на крыльце, заслоняя собой дверь.
* * *
Хрупкий тревожный сон Климова разрушили шорохи, шаги и человеческие голоса.
Он сел на топчане, осмотрелся по сторонам. На столе едва теплился огонек керосиновой лампы, стояли деревянные плошки с едой, травяной настой в бутылке. Климов потянулся к пойлу, хлебнул из горлышка пахнувшей мятой и пустырником воды. Урманцев проснулся ещё час назад, он сидел на другой лежанке, задрав голову кверху, напряженно вслушивался в звуки.
– Похоже, пришли за нами, – Урманцев показал пальцем на потолок.
– Потуши лампу, – прошептал Климов.
Шаги раздались прямо над головой. С потолка вниз посыпалась серая пыль. Кто-то громко рассмеялся, другой мужской голос отдал короткую команду или выругался, но слов нельзя было разобрать. Урманцев протянул руку вперед, покрутил колесико на керосиновой лампе, но та продолжала светить. Тогда он снял с лампы стеклянный колпак и задул огонек.
Темнота сделалась плотной, почти осязаемой.
– Господи спаси, – прошептал Урманцев.
Климов затаил дыхание, ему казалось, что наверху могут услышать не только шепот, но даже его дыхание, даже его сердце, вдруг застучавшее, как паровой молот.
– Тихо, – выговорил он, едва шевеля губами.
Шаги сделались громче, отчетливее. Кто-то развалил поленицу дров, рассыпались, полетели во все стороны расколотые чурки. Залаяла собака. Люди наверху переносили с места на место какие-то предметы, двигали что-то тяжелое, топали сапогами, переговаривались друг с другом. Климов закрыл глаза, он боролся страхом, но не мог его победить.
Голоса стали ещё отчетливее. Климов замер, чувствуя, как холодный пот выступил на спине, а ладони сделались скользкими. Он сжал пальцы в кулаки, представляя себе, как откроется люк. Как подвал осветят фонариками, прикажут: «Выходи с поднятыми руками». А дальше их выволокут на середину двора, станут бить смертным боем, сапогами, палками… Пока не отобью весь ливер, не поломают руки и ноги. А затем будет долгая мучительная дорога до зоны. И там, в страшном подвале административного корпуса, переоборудованным под тюрьму, они погибнут.
Но не сразу, не за день. Перед тем, как умереть, переживут такие истязания и надругательства, о которых прежде даже не имели представления.
Неожиданно шаги сделались тише, а голоса дальше. Налетевший ветер хлопнул дверью в сарай. Климов перевел дыхание.
– Фу, кажется, ушли, – выдохнул он.
В темноте вспыхнула спичка, Урманцев прикурил самокрутку.
– Этот подвал надежное место, – сказал он. – Его рыли не для того, чтобы картошку хранить, а чтобы прятать здесь людей.
78 
