Особенно,... 
77 
Вот и эта бесовская кастрюля, как и следовало ожидать, принесла новое большое несчастье. Когда Настя тушила в новой посуде мясо, скороварка взорвалась. Так рвануло, будто в посудине не мясо подходило, а грелась на огне парочка противотанковых гранат. Металлические осколки разлетелись по кухне, выбили невестке правый глаз, срезали щеку, кусок носа, посекли грудь. Настя едва жива осталась. Но смотреть на неё стало страшно.
Переживая свое уродство, чувствуя, что неприятна мужу и всем окружающим, Настя стала завязывать лицо платком. Из-под материи торчал только красный огрызок носа. Назар чуть сума не сошел из-за жены, он сделался задумчивым, каким-то рассеянным, не слышал вопросов и все время старался остаться один. Он часто повторял: «В скороварке был дефект литья. В ней была трещина. Поэтому она и взорвалась».
Возможно, дефект. Возможно, литья. Но от этого объяснения не легче. А два дня назад старшие сыновья Антон и Леонид побежали на выстрел, грохнувший в березовых зарослях. Принесли Назара в избу. Живот младшего сына превратился в кровавое месиво. Он успел сказать отцу, что выстрелил в себя по неосторожности, поставил ружье с взведенными курками прикладом на землю, наклонился поднять выпавший пыж. То ли спусковой крючок за ветку зацепился, то ли что… Назар жил ещё три часа, успел принести покаяние и уйти в мир иной с чистой душой.
Вот так– то, беда одна не ходит, все одно к одному.
Сына по обычаю должны похоронить утром, до двенадцати часов. После выноса тела женщины, оставшиеся в доме, должна помыть пол, столы и посуду одной водой, затем затопить баню. Вернувшись с кладбища, родственники перед тем, как сесть за поминальный стол, обязаны помыться и сменить одежду. Копальщики уже вырыли могилу, положили на её дно поленья, но с погоста не имели права уходить всю ночь. Они ожидали похоронную процессию, жгли костер, стерегли могилу от беса.
Кожин закончил читать погребальный канон, отдал земной поклон. Набившаяся в комнату родня расступилась, отошла от гроба, потому что Кожин собрался зажечь кадило, покурить ладаном. Но тут перед домом громко залаяла чужая собака. Афанасий Петрович выглянул в окно. Занималось раннее утро, с неба падал крупный редкий снег. Все пространство двора сделалось белым.
Под крыльцом стояли военные в коротких серых бушлатах.
– Оставайтесь здесь, – из-под насупленных бровей старик сердито глянул на двух сыновей. – Поняли?
Кожин перекрестился, он не ждал, что погоня подоспеет так скоро.
* * *
Старик ещё раз повторил родне, чтобы все оставались в комнате, за порог ни ногой. Сам вышел в сени, надел тулуп. Он захлопнул за собой дверь, остановился на крыльце, столкнувшись с капитаном Аксаевым.
– Вы хозяин? – не представившись, спросил капитан.
Афанасий Петрович погладил ладонью седую бороду.
– Из староверов что ли?
Кожин молча кивнул.
– Мы ищем беглых зэков. Из колонии совершили побег три особо опасных рецидивиста.
– Рецидивиста? – переспросил Кожин, выставив вперед ухо, будто плохо слышал.
– На них крови – во, – Аксаев провел ребром ладони по горлу. – Настоящие звери, выродки. На воле они грабили, насиловали и убивали женщин и детей. И старух тоже убивали и насиловали.
– И старух? – снова переспросил Кожин, пряча в бороду усмешку, осуждающе покачал головой. – Надо же. Какие изверги.
– Вот именно, изверги, – кивнул Аксаев. – Заметили за последние часы что-то подозрительное? Кто-то приходил? Просил о помощи?
– Нет, никого тут не было, – твердо ответил Афанасий Петрович. – Ни души.
– Подумай, старик, хорошенько, – недоверчиво прищурился Аксаев. – Сюда нас служебная собака вывела. Сюда следы идут. Если мы установим, что преступники были здесь, обижаться тебе не на кого будет. Знаешь, чем дело пахнет? Тюрьмой. И длинным сроком.
Аксаев врал, брал старика на испуг. Собаки сбились со следа три часа назад. В половине третьего ночи пошел густой мокрый снег, покрывший собой всю равнину до горизонта.
Майор Ткаченко приказал держать прежнее направление, вдоль реки, на северо-восток. На жилища староверов поисковики вышли к утру, совершенно случайно. Вышли в тот момент, когда стало ясно, что забрели они куда-то не туда и, вероятно, придется возвращаться обратно, делать большой крюк, снова искать следы на речном берегу.
Аксаев, проклиная про себя упрямого тупого старика, нетерпеливо переступал с ноги на ногу.
– Ну, что скажешь? – спросил он.
77 
