Особенно,... 
76 
Но длинная рука правосудия дотянулась и сюда.
Вторично старовера Кожина судили за умышленный поджог сельского клуба. Суд был выездным, в правление набилась вся деревня, даже корреспондент областной газеты приехал сделать фотографию преступника и написать очерк под названием «Поджигатель нашей жизни». Все сельчане от мала до велика знали, что клуб доброго слова не стол, скорее курятник, чем клуб. И спалил его по пьяной лавочке запойный механизатор Зыков.
«Знаю, что ты ни в чем не виноват, – сказал Кожину следователь. – Но пойми, на меня давят из района. И даже милицейское начальство из области твоим делом интересуется. Короче говоря, девять лет тебе».
Кожину шили нахалку, но никто из односельчан не сомневался в том, что отвечать за тракториста нужно именно раскольнику, отщепенцу и подонку, который даже паспорт отказался получать. Суд определил староверу те самые обещанные следователем девять лет строгого режима. Последнее слово Кожина оказалось коротким и лаконичным.
Он оглядел зал колхозного правления, набитый народом, перевел взгляд на молодого судью и сказал: «Дьявольское отродье. Будьте вы прокляты».
Через четыре года он вышел по большой амнистии, объявленной к юбилею Великой Победы, вернулся в «Красный рассвет». В заключении Кожин переболел цингой, лишился всех зубов до единого, приобрел целый букет болезней, от которых сколько не старался так и не вылечился до самой старости. А вдобавок оставил на лесоповале два пальца левой руки, попавших под пилу.
Кожин забрал семью и повез её дальше на север. В республике Коми он зажил мирским христианином. Здесь же нашел единоверцев, а у местной власти до него почему-то все очередь не доходила. Раскольника рецидивиста не трогали, откладывая незначительное дело с его судом и посадкой в долгий ящик.
С годами о Кожине забыли, его семейство разрослось, хозяйство окрепло, зажили благополучно.
Этой ночью Кожин открыл дверь Урманцеву, выслушал его и без всяких колебаний решил помочь. Он отвел двух беглецов в сарай, спустил их в погреб, дал еды и питья, сровнял люк погреба с землей. По двору посыпал нюхательного табаку, чтобы отбить нюх собакам. После этого Кожин выдал новую одежду Цыганкову, а лагерный бушлат, сапоги и шапку бросил в печь и подпалил.
Когда Цыганков ушел, старик вернулся в комнату, где в гробу лежал трагически погибший тридцатипятилетний сын Назар. Взяв в руки церковную книгу, Кожин встал у изголовья гроба и продолжил читать молитву. Про себя он твердо решил, что беглых зэков в обиду не даст, чего бы это ему не стоило.
Время от времени старик отрывался от книги, смотрел на лицо покойного сына и вытирал набегавшую слезу. Кожин думал, что мирские беды и страдания вновь возвращаются к нему на старости лет.
Полгода назад заболела Анастасия Петровна, жена Кожина. Пальцы на её правой ноге налились синевой, а затем почернели. Нога стала пухнуть, раздуваться. В комнате, где болела старуха, пахло гнилью и сладкой патокой. Петровну лечили травяными настоями, к ноге привязывали тряпки с лечебными примочками. Но толку от лечения было немного. Петровна, не выдерживая боли, так кричала ночами, что на дворе пугались куры.
Наконец, когда нога почернела до колена и раздулась, как телеграфный столб, старик запряг лошадь и повез Петровну в Ижму, к доктору.
Молодой человек в белом халате велел отнести старуху в смотровую. Он помазал себе под носом крепким одеколоном, чтобы не слышать запах гниющей плоти, и долго осматривал больную ногу, тыкая в неё металлическим шпателем. Покачав головой, и вооружившись скальпелем, зачем-то сделал длинный надрез на икроножной мышце. Но кровь не пошла. Врач, снова нажал шпателем, выдавил из надреза несколько капель черной и густой жидкости, похожей на солярку. Старуха закричала.
Закончив осмотр, врач сполоснул руки и обратился к Кожину: «Можешь оставить жену здесь. Ампутирую ей ногу по самое бедро. Но шансов мало. У больной развивается гангрена второй ноги. Видишь, пальцы уже посинели». Кожин с сыном погрузили Петровну в сани и тронулись в обратную дорогу. Еще две недели старуха кричала, не переставая, теряла сознание и снова кричала. Наконец, отмучилась.
Четырех месяцев ещё не прошло, как отнесли на погост Петровну, а уже другая беда.
Настя, жена младшего сына Назара, поехала в Ижму за покупками и привезла из поселка скороварку. С покупными вещами Кожиным всегда не везло: швейная машинка сломалась, не проработав и недели, сепаратор сгорел. Если бы религия позволяла староверам смотреть телевизор, то и он наверняка сгорел бы синим пламенем. А вместе с телевизором сгорел бы и дом, и все имущество, нажатое годами тяжелого труда.
76 
