55 
Колчин повернулся, дал инструкции Штейну: сейчас он пойдет к своему отцу, скажет, что все нормально, никто не сердится на него за опоздание. Пусть Натан не волнуется и не делает глупостей, пытаясь силой освободить брата. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет, только кровь прольется. Даже если он привез с собой охотничье ружье, пусть не вздумает взять его в руки. Колчин выйдет из машины и махнет рукой. По этому знаку Ходакова выгружают из фургона и отпускают.
В то время, когда русский дипломат пойдет к «ягуару», Штейн и его отец должны неподвижно стоять возле переднего бампера своей машины, оставаясь в зоне прямой видимости. Руки нельзя прятать их за спину или опускать в карманы. Все действия производить медленно. В противном случае огонь будет открыт без предупреждения. Как только Ходаков займет заднее сидение, Гойзмана освободят. Он выйдет из «ягуара», дошагает до фургона. И счастливая семья сможет спокойно уехать.
Колчин наклонился, достал из-под сидения пистолет «глок».
– Знаешь, что это за пушка? – спросил он.
– Знаю, – кивнул Штейн.
– Давайте по-другому, – Гойзман набрался мужества, чтобы затеять торг. – Мой брат отпустит вашего друга. А вы отпустите меня. Все происходит одновременно. А то вы получаете своего друга, а я остаюсь… Остаюсь у вас в гостях.
– Заткнись, – оборвал Колчин. – Сегодня не базарный день.
– Нет, я настаиваю. Иначе ничего не получится. Лучше пришейте меня прямо сейчас. Прямо здесь. Если у вас честные намерения, поступите так, как я говорю. Ходаков идет к вам, а я – к брату.
Гойзман снова заволновался, заерзал на сидении. Беспокойными пальцами он теребил лацканы пиджака. Его голос, меняя тембр, звучал то низко, то высоко. На лбы выступила горячая испарина, а шелковая подкладка брюк прилипла к ляжкам. Казалось, что он выторговывает не какие-то выгодные условия обмена, а собственную жизнь, ни больше, ни меньше.
– Только так. Иначе я не согласен. Иначе…
– Тебя не спрашивают. Заткнись и не борзей. Ты не в том положении.
Колчин для убедительности приставил ствол пистолета к коленке Гойзмана. Но этот жест не произвел должного впечатления.
– Я сказал: иначе не получится. Будет или по-моему, или никак.
– Черт с тобой, – сдался Колчин. – Вы отпускаете Ходакова. Мы освобождаем этого… Этот мусор. Продукт одноразовой любви двух ублюдков.
Гойзман вздохнул и вытер ладонью лоб. Он не услышал обидных слов, он победил.
Штейн распахнул заднюю дверцу, вышел из салона. Он неторопливо брел к фургону, глядя себе под ноги. Грязь и черные лужи отливали антрацитной синевой, дождь не унимался. Было скользко, Штейн боялся повалиться носом в грязь, боялся сделать неосторожное движение, которое будет неверно истолковано. Он остановился возле кабины, стал что-то объяснять отцу, сидевшему за рулем. Разговор продолжался две-три минуты. Штейн старший спрыгнул на землю.
Это был высокий плотный мужчина с седыми усами, одетый в длинную куртку цвета хаки с накладными карманами, на ногах высокие ботинки армейского образца. Козырек кепки, косо сидевшей на голове, закрывает лоб чуть ли не до бровей так, что черты лица невозможно разглядеть. Штейн, звеня ключами, как колокольчиком, пошел открывать грузовой отсек фургона. Сын остался стоять там, где стоял, держа руки на виду, чуть растопыренными по сторонам.
– Начинаем, – сказал Колчин.
– Добро, – отозвался Донцов.
Опустив пистолет в карман, Колчин распахнул дверцу, встал на рыхлую скользкую землю, для устойчивости положив одну руку на крышу машины. В эту минуту Штейн старший открыл грузовое отделение фургона, согнувшись пополам, залез в него. Достал из-за пазухи девятизарядный пистолет, потянул на себя затвор и взвел курок. Оружие готово к стрельбе. Он положил пушку в правый карман, достал выкидной нож, перерезал веревку, стягивающую запястья человека, сидевшего на полу.
– Выходи. Делай то, что тебе скажу.
Колчин видел, так две темные фигуры появились из-за фургона. Ходаков шел первым. Штейн старший, отстав на полшага, следовал за ним. Он положил руку на плечо пленника, приказывая остановиться.
Колчин наклонился к окошку, прошептал:
– Вытряхивайся.
– Уже, – ответил Гойзман.
Ходаков дико озирался по сторонам, он не понимал, что происходит, куда его привезли среди ночи и что на этот раз задумали его похитители. Скорее всего, пленника решили перевести на новое место, чтобы перепрятать. Или кончить, а затем избавиться от трупа. Ни на что хорошее он не надеялся, на скорое освобождение не рассчитывал. Вероятно, сейчас ему сунут в руки заступ или лопату, заставят копать могилу самому себе, ведь не станут же сами похитители этой промозглой ночью, утопая в грязи, ковырять землю. Так несколько дней назад преступники убили Фелла. Ходаков не видел своими глазами самой расправы над английским агентом, но факт, что тот мертв, не вызывал сомнений. Несколько дней подряд Фелл кричал где-то рядом, в одном из соседних комнат. Затем среди ночи послышались человеческие голоса, какая-то возня, новые крики. И вдруг все оборвалось, наступила гудящая тишина.
55 
