Последние отзывы

  127  

– Ну, на такое дело один человек подпишется, он как раз ищет работу, – ответил Маховик. – Зовут его Виталий Жуков. Просто Жук. Позвони вечером. Я вас сведу, и вы потолкуете один на один.

***

До старого московского кладбища, где похоронен сын Алексей, Олег Сергеевич Покровский доехал не на такси, а на автобусе. Спешить было некуда, потому что все малые и большие дела сделаны, а сидеть на чемоданах и пялиться в экран телевизора, слишком скучное занятие. Накрапывал мелкий дождик, у ворот несколько теток, спрятавшись под зонтами, разложили на почерневших ящиках самодельные венки из елового лапника, букетики искусственных цветов, свечи и лампадки. Покровский завернул в магазин, расположенный рядом с конторой «Ритуал», выбрал большую корзину живых гвоздик, через ворота прошел на территорию кладбища. У входа тянулись ряды старинных могил, дальше начиналась «аллея героев», стройные ряды черных гранитных надгробий, похожих одно на другое, на которых были высечены имена и мужественные лица парней, молодых бандитов, перестрелявших, повзрывавших и порезавших друг другу глотки ради денег. Покровский неторопливо дошагал до высокого постамента, на котором установили памятник некоему Савкину, высеченный из светло серого мрамора. Остановился, задрал голову кверху.

На этом старинном кладбище давно запретили делать новые захоронения, но места для богатых или влиятельных граждан чудесным образом находились. Савкин, выполненный скульптором в натуральную величину, спокойный и величественный, сидел в кресле с высокой прямой спинкой и, положив подбородок на раскрытую ладонь, задумчиво смотрел куда-то. Покровский не знал покойного лично, но слышал, что Савкин в течение почти двух десятков лет бессменно руководил одной из столичных плодово-овощных баз, и был вынужден уйти с должности, когда на него завели уголовное дело. От прокуроров директор легко откупился, а вот больное сердце подвело беднягу. Голову Савкина основательно загадили расплодившиеся на кладбище вороны, по лицу катились дождевые капли. Казалось, он плакал от обиды на злых людей, не давших пожить по-человечески.

Свернув с основной аллеи направо, Покровский прошел еще метров двести, не встретив ни единого человека. Он остановился у ограды знакомой могилы, открыл калитку. Дождь затих, но с ветвей старых берез вниз летели тяжелые капли влаги. Поодаль, метрах в пятнадцати Покровский удел двух мужчин. Один в плаще, другой в короткой куртке и кожаных штанах. С непокрытыми головами они стояли за оградой могилы лицами к памятнику, поминали кого-то из своих близких. Тот, что в плаще, высокий бритый наголо, прикладывался к горлышку металлической фляжки. Другой, ростом пониже, засунул руки в карманы и склонил голову.

– Вот я и пришел, Алешка, – тихо, чтобы не услышали посторонние люди, сказал Покровский. – Здравствуй. Тебе сегодня двадцать восемь стукнуло. Ты не забыл? Вот и я помню. Ну, как ты тут, скучно?

В цветнике разрослись фиолетовые уже увядшие астры. На высокой доске коричневого гранита выбиты даты рождения и смерти сына, чуть выше его лицо. Гравер немного перестарался, выполняя заказ. В его представлении усопшие обязаны смотреться лучше, чем они выглядели при жизни. Он делал портрет сына с большой фотографии и скорректировал изображение по своему вкусу. Большие оттопыренные уши Алешки уменьшились, узкий подбородок сделался сильным, волевым, тускло серые глаза увеличились раза в полтора, стали темными и очень выразительными. Но в целом сходство сохранилось, поэтому отец остался доволен работой.

– Погодка сегодня, Алешка, не та, что в прошлый раз, – прошептал Покровский. – Но ничего, переживем.

Он поставил на цветник корзину цветов. Расстегнув «молнию» сумки, достал бутылку водки, пару бутербродов и два стакана. Открутил пробку, наполнив под ободок первый стакан, накрыл его сверху бутербродом и поставил на цоколь могильной плиты. Покровский налил водки себе.

– Спи спокойно, Алешка.

Он и прикончил водку в два глотка, расстелил на скамейке целлофановый пакет, присев на сухое место, прикурил сигарету. Покровский не спеша съел бутерброд, стряхнул с подбородка хлебные крошки. Хотелось многое сказать сыну. Сказать о главном, о том, что он уезжает далеко. И теперь, наверное, не скоро появится на кладбище. Если вообще появится ли. Слова застряли в горле, на глаза навернулись слезы. В сумке лежала герметичная алюминиевая баночка, в которую Покровский положит землю с могилы сына. И эта земля всегда будет с ним…

  127