Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
129 
– Я готов… Я сделаю… А что надо?
– Ты закусывай, и пиво пей, – кивнул Пенкин. – Детали после обсудим. И машину посмотрим. У меня одна тачка уже есть на примете. Хорошая.
***
– Простите, в вас стакана не найдется.
Покровский вздрогнул и поднял взгляд. Двое мужчин, несколько минут назад стоявшие поодаль, подошли к могиле сына. Тот, что в кожаных штанах, открыл калитку. Остановился, вытер кулаком покрасневший нос.
– Вот, пожалуйста, – поднявшись с лавочки, Покровский протянул свой пустой стакан названному гостю. – Оставьте себе. Мне он больше не нужен.
Панов взял стакан, сунул его в карман куртки. Прочитал надпись на надгробье, тяжело вздохнул и скорчил скорбную морду.
– Сына похоронили? – спросил он и шлепнул ладонями по бедрам, обтянутым кожаными штанами. Звук получался смачный. Будто бьешь по морде любимую женщину. – Это несправедливо, когда дети раньше родителей умирают.
– Несправедливо, – механически согласился Покровский, приметив на пальце Панова татуировку, напоминающую перстень с черепом на светлом фоне.
– Но где в этом мире хоть капля справедливости? – переключился на философский лад Панов. – Ищи ее с фонарями.
Он наклонился к земле, якобы поправить слегка завалившуюся на бок корзину с цветами, неосторожным движением смахнул с цоколя стакан с водкой, накрытый бутербродом. Стоявший за его спиной Валерий Ищенко, воспользовавшись тем, что внимание Покровского отвлечено досадным недоразумением, выудил из кармана плаща флакон с толстыми стенками из-под тройного одеколона. Флакон был наполнен каустической содой и плотно закупорен пробкой. К его горлышку Ищенко привязал короткий плетеный шнур из капроновой веревки, получилось что-то вроде кистеня.
– Ой, извините, – смутился Панов.
– Ничего, все в порядке, – сказал Покровский, посмотрев на разлитый стакан водки. – У меня еще есть грамм сто. Я налью.
Меньше всего сейчас хотелось затевать перебранку или пустой спор.
– Я виноват…
– Ничего страшного, – повторил Покровский и постарался перевести разговор на другую тему. – Скажите, у вас тут кто-то из близких похоронен?
Панов не ответил, он согнулся над могилой, доставая упавший стакан из-за цоколя памятника.
– У нас тут никого нет, – Ищенко шагнул вперед, держа правую руку за спиной. – Мы тебя ждали.
Покровский замолчал, не зная, что ответить. Он хотел поднять руку, чтобы защититься, но не успел даже пошевелиться. В следующее мгновение флакон прочертил в воздухе короткую дугу. Врезался в голову Покровского чуть выше виска и разлетелся вдребезги. Панов засмеялся. Он видел, как жертва неловко спиной, повалилась сначала на лавку, затем на мокрую землю. Удар оказался тяжелым, прицельным, он вырубил Покровского в одно мгновение. Но уже через минуту он очнулся от нестерпимого жжения на шее и левой стороне лица.
Панов поставил подметку ботинка на горло Покровского. Тот захрипел, до конца не понимая, что же случилось. Нужно подать голос, позвать на помощь сторожа или посетителя, случайно оказавшегося рядом. Кровь залила глаза, стекала за ворот рубахи. Глубокие порезы, оставленные на голове «розочкой» разбитого флакона, забились липкой грязью, в голове шумело, а подметка ботинка мешала дышать. Но хуже всего, что лицо и шею залила какая-то химия, содержавшаяся в разбитом пузырьке. Жидкость нестерпимо жгла кожу, которая покраснела и пошли мелкими водяными пузыри, напоминающими прыщи.
– Убери ногу, – выдавил из себя Покровский. – По… Пожалуйста.
Ищенко, наклонившись над жертвой, ловко обшарил карманы. Но не нашел ничего интересного. Отшвырнул в сторону тощий бумажник, ключи, мелкие деньги.
– Убери ногу.
– Тихо ты, паскуда, не шуми, – сказал Панов. – Тут не положено шуметь. Это кладбище. Место, где люди обрели вечный покой. А ты, гнида, всю малину обсираешь…
– У него ничего нет. Даже сотового телефона.
Ищенко выпрямился, вытер испарину рукавом плаща. Панов убрал ногу с горла своей жертвы, присел на лавочку и, прикурив сигарету, минуту молчал. Он курил, стряхивая пепел на лицо Покровского, покусывал губу, иногда сплевывал сквозь зубы. Покровский обхватил ладонями лицо, он чувствовал, как под подушечками пальцев лопаются водянистые прыщи, а кожа тонким чулком слезает с левой щеки, уха и шеи.
– С тобой пока не случилось ничего плохого, – наконец сказал Панов. – Немножко обжег морду. Поцарапался. И всех дел. Но может произойти страшное, непоправимое. Ты умный человек, поэтому ты жив, и я с тобой разговариваю. Да, ты умный… Самый умный из тех, кто имел дело с Архиповым. Жбан просто держал деньги в паршивых тайниках. Потому что не доверял ни банкам, ни людям, ни самому себе. Архипов сорил бабками направо и налево. Когда пришла пора платить за красивую жизнь, он ходил по миру с протянутой рукой. Наверняка и у тебя клянчил: Олег, пожертвуй на мое спасение, иначе мне башку открутят. Приходил?
129 
