Последние отзывы

  97  

Помощник настоятеля понимал, что у них нет права даже на секунду нерешительности и сомнений. Настоятель напутствовал его: если они заметят погоню, то должны искать убежища в Агарти, в системе древних пещер. Они не будут в безопасности, пока не скроются в подземном лабиринте. И все же помощник настоятеля колебался. Здесь не пройдут носилки, а без носилок, сказал доктор, белый человек не перенесет путешествие. Всю дорогу они несли белого человека как святого, как царя, а теперь придется бросить его — волкам или китайским солдатам. Эта мысль наполняла сердце ламы невероятной печалью, но в глубине души он чувствовал: на такое решение его вынудили суровые условия бегства и предательский ландшафт пещер. Чужак был опасным магом и колдуном, он слаб физически, но по-прежнему силен духом. В священный город Агарти его пускать нельзя.

Помощник настоятеля наклонился к самому уху белого человека и тихо прошептал, не вполне уверенный, спит тот или нет:

— Отдохните здесь немного. Я ненадолго уйду, но, пожалуйста, не волнуйтесь, мы вернемся за вами.

Предательские слова. Все внутри монаха восставало против них, но другого выхода не было. Напоследок лама тихо, но отчетливо задал последний вопрос:

— Прежде чем я уйду, прошу вас, расскажите, как вам удалось выбраться из Шангри-Ла? Я… Я должен знать. Удалось ли вам увидеть «Книгу Дзян»?

Белый человек открыл глаза. Исхудавшие пальцы соединились в молитвенном жесте. Чужак поднял глаза к своду пещеры («Что он там видит? — подумал монах. — Словно знает, где находится…») и проговорил:

— Чувствую, что слабею… Мы почти пришли? Это Агарти? Я так устал…

Помощник настоятеля не нашелся что ответить. Жуткая тишина окутала пещеру. Сознавал ли белый человек, что на самом деле происходит? Понимает ли он, что его бросают, оставляют умирать одного? После паузы — может, он ждал слов утешения и не дождался — чужеземец продолжил:

— Я скажу вам, как мне удалось бежать, и расскажу страшную правду о «Книге Дзян».

Вновь пала тишина, пока он собирался с мыслями, заново переживая дни и ночи, проведенные в Шангри-Ла. Потом Антон заговорил:

— Как только понял, какая жуткая участь уготована мне в качестве царя, я собрался с мыслями и решил тщательно исследовать монастырь и его окрестности. Вернее сказать, изучить свою тюрьму…

Чувство вины не покидало помощника настоятеля. С одной стороны, он был рад тому, что рассказ чужака приближается к концу, с другой — страшился той минуты, когда нужно будет оставить его умирать здесь.

Завораживающий голос звучал в гулкой тишине:

— По ступеням я спустился на нижний этаж и пошел вокруг башни в направлении, как мне думалось, внутреннего двора с жутким костром. Но этот путь привел меня к закрытой двери. Вокруг не было ни души, спросить некого, и я повернул обратно, решив побродить по внутренним помещениям монастыря. Миновал трапезную, в тот момент безлюдную, прошел мимо нескольких пустующих жилых помещений. Было очень тихо, и эта тишина нагоняла на меня жуть. Наконец я добрался до выхода во внутренний двор, на другой стороне которого находились мощные деревянные ворота, а за ними виднелись зубцы крепостной стены. У ворот стоял на часах одинокий шерп. Именно тогда мне в голову пришла одна идея. Я пересек двор и на непальском обратился к шерпу: «Где царь?» Шерп сложил руки и поклонился, а затем, показав мне за спину, ответил: «Он на башне, господин». Я обернулся: увенчанная рядом зубцов, башня отчетливо вырисовывалась на фоне бледно-голубого неба. «С ним можно поговорить?» — спросил я. «Не могу сказать, господин. Как решит его величество». Тогда я, будто это только что пришло мне в голову, задал стражу вопрос: «Не мог бы ты открыть мне ворота? Хочу прогуляться по стене». — «Простите, господин, мне не разрешается открывать ворота никому, кроме настоятеля». Я поинтересовался: «Даже царю?» — «Да, господин, даже царю». Страж был очень крепким, и я понял: он улыбается и кланяется, но без труда справится со мной, если я вступлю с ним в борьбу. Я решил не рисковать, поблагодарил его и пошел назад в башню так быстро, как только возможно, стараясь ничем не выдавать своей спешки и отчаяния и ни на секунду не забывая о том, что время стремительно тает. Часа через три падут сумерки, и начнется жуткая церемония. Я взбежал по ступеням, прошел мимо двери моей камеры и двинулся вверх. Там широкая лестница сужалась, как штопор, ввинченный в башню, и обрывалась перед дверью. Дверь была полуоткрыта, из щели лился солнечный свет. С опаской я толкнул ее и вышел наружу. За зубцами башни открывался захватывающий вид, но у меня не было времени любоваться пейзажем: едва я ступил на крышу, перед моими глазами предстал царь. Он выглядел именно так, как описал настоятель: европеец, чуть за пятьдесят. На нем была голубая туника, обшитая золотом. Он смотрел вдаль как завороженный и не заметил моего прихода. На голове царя красовалась золотая корона, а на запястьях, шее и лодыжках — массивные золотые обручи, маслянисто поблескивавшие на солнце. Я стоял, тяжело дыша, и приходил в себя после стремительного подъема. А человек по-прежнему не замечал меня, несмотря на произведенный мной шум. Он оставался недвижим, как статуя, и его руки опустились вдоль тела, будто под весом золотых браслетов. «Здравствуйте, — нерешительно произнес я. И не раздумывая перешел на немецкий: — Я Антон Херцог». Человек очень медленно повернулся ко мне лицом. Из-за тяжести золотых украшений он двигался неуклюже, как водолаз. Я заметил, что золотое кольцо вокруг шеи упиралось ему прямо в подбородок, явно создавая неудобство. При виде обреченного царя мое сердце сжалось: он был несчастной жертвой, облаченной в издевательское подобие королевского одеяния и ожидающей страшного финала. Когда он повернулся ко мне, я смог как следует разглядеть его. Его глаза напоминали две пустые пещеры, лишенные света, души и даже намека на надежду. И тут царь заговорил. Голос его поразил меня глубиной печали. «Значит, это правда. Вы все-таки пришли». Мне становилось все страшнее, и голос мой дрогнул, когда я сказал: «Выслушайте меня. Я не знаю, что здесь творится. Вы должны помочь мне. Мне надо немедленно бежать отсюда». Он ответил: «Помочь вам я не в силах. Я и себе помочь не могу. Даже если б хотел». Я запаниковал. Казалось, еще чуть-чуть — и я сойду с ума. В отчаянии я едва не закричал: «Надо бежать! Они хотят убить вас сегодня ночью. Сжечь на костре…» Царь не сводил с меня своих пустых глаз. Я почувствовал внезапную волну сочувствия и пожалел о только что сказанных словах. Он не нуждался в моем предостережении. «Простите, — сказал я. — Бежать надо нам обоим. Вы ведь немец? Вы пришли вместе с Феликсом Кенигом?» Человек оставил без внимания мои вопросы. «Бежать я не могу. Как и вы. Отсюда нет выхода. Вы должны смириться со своей судьбой, как многие цари до вас». Он помолчал с минуту, а затем произнес срывающимся от волнения голосом: «Я так долго готовился к дню вашего прибытия! И все-таки я не хочу уходить. Будь у меня еще несколько часов власти над миром!.. Еще несколько дней…» Все в его внешности, поведении и речи подсказывало мне, что этот человек зомбирован — ему промыли мозги. Я ответил: «Не говорите так. Выход должен быть». Он возразил: «Выхода нет». Я спросил про шелковый шнур, по которому поднялся. «Вас схватят», — ответил он. «А куда потом, назад в Гималаи?» — «Слишком далеко. Сотни миль по скалам до первой былинки. Никому это не удавалось. Даже если вам повезет, что невероятно, они вернут вас обратно». Я настаивал: «Но ведь караваны-то как-то проходят сюда». — «Они специально готовятся к переходу. Они идут с яками, груженными продовольствием и теплыми одеждами. А в одиночку человек неминуемо погибнет там, как на поверхности Луны». Мои терпение и нервы начинали сдавать перед лицом такого воинствующего пессимизма. «Как вы можете покорно дожидаться расправы над собой?» — спросил я. «Я царь Шангри-Ла. Я пришел из Германии, чтобы привлечь монахов к нашему делу, найти „Книгу Дзян“ и выпустить в мир сверхчеловека. Сегодня вечером я воссоединюсь с Учителями на небесах». Он напоминал заложника, заученно твердившего то, что ему велели похитители. Я сказал: «Лично я намерен сбежать, даже если меня убьют при попытке. Давайте вместе. „Книгу Дзян“ прихватим с собой». Медленно, с заметным усилием царь поднял отягощенные золотом запястья и перевернул руки, будто впервые залюбовавшись своими браслетами. Он проговорил: «Сегодня ночью я сгорю. Все, что от меня останется, — оплавленные куски этого чистого золота и несколько косточек, которые разбросают по горному склону за воротами гомпы. А утром они переплавят золото, переделают и подгонят браслеты и кольца так, чтобы они пришлись вам впору. Чтобы вы больше не мечтали о побеге». Он не лгал. Как он мог надеяться уйти куда-то, не говоря уж о пустынных горах? Ему стоило огромных усилий сделать пару шагов вверх по ступеням башни. Сама мысль о побеге казалась ему абсурдной. «Давайте попробуем снять их», — предложил я. «Нет. Это невозможно. Я вхож в любые помещения моего царства, за исключением мастерской. К тому же у меня нет опыта в таком деле, я лишь пораню себя». Какой же подлый способ лишения свободы, подумал я. Какие низкие люди эти ламы Шангри-Ла, строящие из себя святых правителей мира. «Это место — гнездо зла, — сказал я. — Здешние монахи не имеют никакой власти за стенами монастыря, они просто лишили вас свободы и намереваются убить…» Он возбужденно перебил меня: «Ложь! Я царь Шангри-Ла. Настоятель помог нам. С помощью „Книги Дзян“ немецкий народ выиграл войну». Боже мой, подумал я, этот безумный человек даже не знает, что творится во внешнем мире. Мне захотелось встряхнуть его и вернуть к действительности. «О чем вы? — спросил я. — Германия проиграла войну. Победили союзники, и ваши мечты пошли прахом. Монахи не помогли вам». Царь взглянул на меня, и выражение его лица стало странным. Может, мне удалось достучаться до его сознания? Я продолжил говорить, но уже более мягко — боялся, что мои откровения окажут на него разрушительное воздействие: «Япония и Германия были разбиты. США, Франция и Британия победили. Гитлер покончил самоубийством, когда русские вошли в Берлин. Все кончено. Эти монахи не помогли вам, они просто взяли вас в плен». И тогда он рассмеялся мне в лицо безумным громким смехом, так что я невольно отступил на несколько шагов назад к лестнице. «Глупец! Тебе промыли мозги, как мы и хотели. Германия не проиграла войну. Какие три государства мира после тысяча девятьсот сорок пятого года стали мировыми экономическими центрами? В каких трех государствах мира самые высокие показатели продолжительности жизни и научно-технические достижения, самые качественные образовательные заведения, самые блестящие инженеры?» Я уставился на него, потрясенный. Царь улыбнулся мне, и его жуткий смех снова прокатился вдоль зубцов башни. Он продолжал: «Правильно: это США, Германия и Япония. Вот кто выиграл войну, а не „союзники“, как вы их там называете. Они обговорили между собой условия мира. Как мы и хотели. Как было предсказано „Книгой Дзян“. Должны были быть созданы три великие державы, чтобы повести человечество вперед: одно в Азии, одно в Европе и одно в Северной Америке. Они — двигатели всемирной материальной культуры, и когда она достигнет полного расцвета, мы принесем ее в жертву ради высвобождения колоссальных физических энергий. И тогда будет создан настоящий сверхчеловек». Мне было так противно его слушать, что к горлу подкатила тошнота. В отчаянии я попытался найти аргументы, но мой голос предательски дрожал, когда я заговорил: «Все не так. Нацисты были разбиты. Гитлер умер в Берлине». Царь с сожалением улыбнулся: «Мне жаль вас… Сколько нацистов предстало перед судом? Горстка. Они были казнены лишь потому, что по непонятным причинам не последовали за нами. А остальные? Одни пришли сюда, многие отправились в Америку, большинство же осталось в Германии. Нас никто не тронул, потому что мы победили. Что касается Гитлера — даже вы обязаны знать, что его тело так и не нашли. Мы управляли событиями отсюда. Лично я руководил великим триумфом германского народа. Многим пришлось пожертвовать собой, а сегодня и я должен присоединиться к их числу». Впервые в жизни я усомнился в своих знаниях. Я подверг сомнению ту мифологию, на которую последние шестьдесят лет опирались страны свободного мира: героическая борьба добра против зла, годы тьмы и долгожданная победа. В словах царя была истина: Германия, Япония и Америка стали мировыми гегемонами, и мир изменился до неузнаваемости благодаря их технологиям и материальной культуре, их машинам и компьютерам. Царь вновь улыбнулся мне и мягким голосом с покровительственными нотками продолжил: «Побежденным не обязательно знать, кто их победил. Пусть живут своими фантазиями. Вопреки тому, что видят их глаза, пусть продолжают верить, что не проиграли, что их страны не отброшены на задворки истории как отработанный материал. Единственное, что необходимо, — это ускорить приход сверхчеловека». Мне казалось, что я проваливаюсь в пустоту. Я прошептал: «И это сделала „Книга Дзян“, она предсказала все это?» Глаза царя задорно сверкнули. «Да. Она здесь. Она — наше наследие. Она соединяет миры, связывает время и пространство. Она управляет нами. Она сегодня привела вас сюда, как приведет других. Она вдохновит следующую мировую войну, которая станет Сумерками богов,^[60] чьи семена мы сеем уже сейчас. Мы устроим массовые человеческие жертвоприношения и тем самым поднимемся на новый уровень бытия. Вы будете царем. Вы поведете мир через пропасть. Вы будете великим разрушителем — Кали, воплощением смерти^[61]». Я стоял перед этим человеком, и его золотые оковы так сверкали на солнце, словно от него самого исходило резкое ослепляющее свечение. Я почувствовал, что теряю себя. Я казался себе абсолютно ничтожным, мне чудилось, что я скольжу куда-то в темноту. Дорога в Шангри-Ла, десятилетия поисков, «меток чулен», гибель тертона, Изумрудная долина, гниющие головы и клетка для человека — у меня не осталось сил это выносить, но голос царя бился в мои уши: «Из глубин прошлого пришла „Книга Дзян“. Она помогла человеку выйти из состояния дикости и развиваться дальше. Наша работа близится к завершению. Мне так хотелось увидеть ее результат, но увы. Зато вы получите эту возможность. Вы и ваша царица, которую мы для вас уже вызвали». Я схватился за голову. «Черная магия! Это все черная магия…» Царь ответил: «Нет. Это голос Вселенной. Каждый, кто открывает эту книгу, попадает под ее власть. Книга в ответе за все наши действия и мысли. Книга управляет всеми нами». На мгновение он замолчал. Этот человек напоминал религиозного маньяка. Надо было взять ситуацию под контроль и доказать его неправоту. Я почти кричал: «А кто создал „Книгу Дзян“? Люди? Если так, значит, она несовершенна, то есть подвержена ошибкам». — «Нет, ее писали не люди. Она сама себя написала. Она есть голос Вселенной, говорящий с самим собой». Я онемел от изумления. Как это? «Сначала она проявилась в рисунке на панцире черепахи несколько тысяч лет назад. Древние мудрецы разглядели глубину ее мудрости и перенесли ее на папирус. Книга начала обретать и наращивать силу, замышлять и разрабатывать свои планы. Те, кто доверял ей, процветали. Было сделано много копий. Сила ее росла…» Услышав эти слова, я почувствовал, что пробудился от страшного сна. Стоящий передо мной царь как-то сжался, превратился в обыкновенного человека… Черепаший панцирь? Древние мудрецы? Книга, набирающая силу и, как наседка, высиживающая интриги и коварные планы? И все это «произросло» из письмен на панцире черепахи? Несусветная чушь. С облегчением я понял, что слушать его больше нет нужды. Нужно сделать одно: немедленно убираться. Ясно как день, что этот безумный царь не способен на побег, что ему мешают не только золотые оковы, но и больной разум. У меня не было никакого желания обзаводиться такими же драгоценными кандалами. Я оборвал разговор и сосредоточился на мыслях о побеге. Развернувшись, я направился вниз по ступеням, а слова царя все звучали у меня в ушах. У меня появилась идея: от «меток чулен» тертона Тхуптена Джинпа осталось немного порошка, и хотя я не до конца оправился после последнего сеанса, я собирался рискнуть и воспользоваться им. Я надеялся, что это поможет мне переправиться через горы и добраться до ближайшего торгового пути или поселка. Это была отчаянная надежда, но, кроме нее, у меня ничего не было. Если не удастся, я погибну в горах, но по своей воле, своей смертью, на свободе, а не на мерзком костре. Но прежде чем улизнуть, если это возможно, я должен украсть «Книгу Дзян».

  97