– Техосмотр? – удивился гаишник. И увидел баксы.
– А, это, ну да, пригодится. Три сотни исчезли с той же чудесной быстротой. Старший сержант Пичкин окинул четверых мужчин отеческим взором.
– Ну,– сказал он.– Раз пострадавших нет, может, сами договоритесь?
– Ключи в машине,– негромко сказал второй.
– О чем речь! – подхватил предложение милиционера первый.– Ясно, договоримся!
– Спасибо, офицер! – расплылся в улыбке третий. Второй уже усаживался за руль ласковинских «Жигулей».
– Виновник тоже так считает? – на всякий случай спросил гаишник.
По-своему он был порядочным человеком. Вот пьянчугу отпустил, можно сказать, бесплатно. Права, по всему видно, лоху не скоро понадобятся. Сам себя наказал.
– Договоримся,– подтвердил Ласковин.
Голова его понемногу очищалась от «Тракии», и освободившееся место занимала веселая злость.
Он оглядел тройку «крутых парней» и почувствовал прилив энергии. Он мог сделать с ними все что угодно, и то, что они об этом еще не знали, было особенно приятно.
Старший сержант Пичкин козырнул и отбыл.
– Четыре тонны, Андрей Александрович! – тронув его за рукав, напомнил третий.– Не забыл?
– Я ничего не забываю,– отрезал Ласковин.
– Серега,– сказал первый тому, что сел в «Жигули»,– за нами поедешь, о'кей? – и направился к «вольве». Третий – за ним.
Андрей распахнул дверцу «Жигулей».
– Ну-ка, вышел отсюда! – негромко произнес он.
– Охренел? – удивился парень, уже собравшийся включить двигатель.– Мы же договорились! Ты что, мужик, киздюлей захотел?
– Вы договорились,– насмешливо бросил Ласковин.– А я нет!
И сунул ствол «медиума» лихому парню за отворот куртки.
– Не трогай ключ,– посоветовал он.
Парень оглянулся: ментовская тачка как раз тронулась, приятели его подходили к «вольве». Твердый холодный ствол пистолета больно нажимал на ключицу.
– Четыре штуки, говоришь? Дверцу отрихтовать и покрасить – четыре штуки?
– Так целка же! – пробормотал парень.– Новье.
– Угу. Девяностого года.
Когда гаишник изучал техпаспорт, Ласковин успел в него заглянуть.
– Надо бы башку тебе разнести,– негромко произнес Андрей, получая удовольствие от того, как меняется выражение на физиономии парня.– Да мозгами весь салон засрет. А так… только сиденье поменять.
– Ты охренел! – убежденно сказал парень.– Только стрельни – и тебя потом с говном смешают. Без всяких ментов. Кореша мои ксиву твою видели, мудак ты сраный! И не…
– Считаю до двух,– перебил Ласковин и нажал сильнее.– Раз…
– Ой ты козел… – пробормотал парень.– Ладно, выхожу я, убери пушку!
– Братва! – заблажил он, выбравшись из машины.– Братва, сюда!
Ласковин вложил «медиум» в кобуру. Выставленный им из машины глядел волком, но силу применять не решался. Два его приятеля бежали к ним. Первый с ходу налетел на Ласковина и, встреченный четким толчком в грудь, отлетел на пару шагов назад.
– Там и стой,– посоветовал Ласковин.
– Ты чё, мужик? – закричал третий.– Совсем, что ли?
– Я тебе не мужик,– холодно произнес Ласковин.– Обычно меня называют Спортсмен. (А почему бы и нет?) Может, слыхал?
Нет, не слыхал. Но прибздел, невооруженным глазом заметно.
Первый еще хорохорился:
– Спортсмен ты или кто, а мы тебя найдем. И разберемся, понял, нет? – но держался, впрочем, на дистанции.
Разумно. Здесь, посреди улицы, днем, при свидетелях…
– Найдете,– согласился Ласковин. Его разбирал смех, но лицо старался держать суровое.
– Найдете. А трудности будут – поинтересуйтесь у «тобольцев». Подскажут, как меня найти.
Чистая правда: Корвет знает его адрес. Но не будут парни интересоваться, по рожам видно – не будут!
– Что-то я слышал насчет четырех тонн? – лениво процедил Ласковин.
– Ну,– замялся водитель «вольвы»,– я там посмотрел, ну, вроде, не очень, так, двери отрихтовать, покрасить… – Упоминание «тобольцев» произвело потрясающий эффект.– Некруто, в общем, ну максимум – пятьсот. Ну, можно и за триста договориться. Как, Спортсмен? Нормально?
– Пятьсот – нормально,– кивнул Андрей.– Вполне нормально. Пятьсот. Мне.
Не надо борзеть, хлопчики, как говорит его сэнсэй. Дверь отрихтовать и подкрасить – от силы двести.
Пострадавшая, теперь уже действительно пострадавшая, тройка потеряла дар речи.
– Короче, так,– продолжал давить Ласковин.– Подставились вы мне. Подняться захотели? Развести на четыре штуки. Это ладно, я понимаю. Не понимаю, почему менту меня заложить пытались?