40 
Девушка. Думая о важном, человек совсем забыл о ней.
Испуганный напряженный взгляд всколыхнул в человеке задремавшее чувство опасности. Под этим взглядом человек понял, что он – гол. И посмотрел вниз, на траву. Но искал он не одежду (штаны не защитят человека от врага), а длинный нож в кожаном чехле. Нож и косматый зверь. Человек сразу успокоился. Снизу вверх глядел он на девушку. Знал, зачем она пришла.
Под его немигающим взглядом девушка поежилась: сразу стало холодней. Холодней, но решительным движением она сбросила накидку, расстелила на траве…
Человек оглядел ее, тонконогую, почти безгрудую, с втянутым от холода и страха животом… Она ему не нравилась. И кожа ее, должно быть, холодна, как изнанка листа.
Девушка переступила с ноги на ногу, неловким, «замороженным» движением поправила волосы. Ей было страшно. Мужчина, сидевший на корточках в пяти шагах от нее, не был стар и отвратителен, как говорили ей женщины. Наоборот, он был крепок и хорош лицом и телом. Но у него были глаза лесного зверя-людоеда. Глаза чудовища. Даже его огромный, втрое крупней поселковых, пес выглядел человечнее.
– Я – Малёна,– сказала девушка.
Мужчина молчал.
Ее избрали потому, что из незамужних, достигших зрелости, только она одна не имела изъяна. И защитника из старших, что вступился бы, не позволил швырнуть Малёну в берлогу зверя.
– Таков обычай,– сказали женщины.– Он обрюхатит тебя, и ты вернешься. И будет тебе почет.
– Он возьмет тебя, а потом разрежет на части и сожрет! – шептала на ухо в душной темноте дома ненавистница-сестра.– И уд у него раздвоенный и острый, как нож. Он разрежет тебя, обратится в росомаху и сожрет!
Теперь Малёна видит: сестра врала. Но все равно ей страшно.
Пес встал. Подошел к накидке, зарылся в мех широкими передними лапами, как в траву.
Человек щелкнул языком, и пес, пятясь, вернулся к нему. Маленькие глазки, потерявшиеся в шерсти,– как угольки.
Малена стояла, уронив руки. Она не знала, что должна делать.
Человек видел ее страх. Видел и то, что девушка старается сделать страх незаметным. Это ему нравилось. Ее соплеменники, встречаясь с ним в лесу (если он позволял себя увидеть), гнулись униженно к земле. Потом он находил на поляне Плясок больше приношений, чем обычно. Поселяне уже много лет носили ему и его пращурам пищу. Словно он – новорожденный волчонок, не может себя прокормить. Еще носили оружие и одежду. Все лучшее. Когда два поколения назад они осмелились поднести плохое зерно, дед его пошел в селение, вошел в первый же дом и убил всех взрослых мужчин. Это был урок. Сам человек ходил в селение последний раз прошлой зимой (помнится, выпал снег, мягкий, как птичий пух). Он тоже вошел в дом, тесный, вонючий, как нора хорька… он никого не убил.
Все равно ему не осмеливаются приносить плохое. И эта девушка тоже, наверное, хороша.
Человек встал, подошел к ней и потрогал костлявое плечо. Так и есть: кожа холодная и влажная. Страх.
Знаком человек показал ей: ложись.
Девушка повиновалась. Но почему-то не легла, а встала на четвереньки, ягодицами к нему.
«Звереныш»,– подумал человек, глядя на нее сверху.
Пес просунулся сбоку, подпихнул мохнатую морду снизу, под живот девушки. Она отодвинулась. Пес вытянул голову, понюхал маленькую твердую пятку, потом – медвежий мех… вспомнил, зарычал. Девушка начала дрожать. Пес покосился на хозяина и лизнул ее в промежность. Девушка всхлипнула. Но осталась в той же позе. Холка пса была на локоть выше ее спины.
– Стеречь! – тихо сказал человек.
Первое слово, произнесенное им после захода солнца.
Пес еще раз лизнул снизу, между покрытых гусиной кожей бедер, и неохотно отошел.
Человек наклонился и подхватил девушку поперек туловища. Весу в ней было меньше, чем в молодой косуле.
Человек отнес ее к камню, положил на плоскую отполированную поверхность на расстоянии сажени от огня.
Девушка лежала, закрыв глаза. Крохотные сморщенные соски, втянутый живот, кожа лобка просвечивает сквозь редкие светлые волоски…
Человек положил руки на ее острые колени, согнул их, развел в стороны, сам опустился на колени и, прикоснувшись к лону, ощутил почти позабытый жар желания.
Руки Малёны вцепились в край камня. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Не сама боль, а ужас того, что он все глубже и глубже проникает внутрь… кажется, это никогда не кончится, он проткнет ее насквозь… кровь из прокушенной губы побежала по щеке.
40 
